Венец безбрачия белого кролика

— А! Я и не такое слышала. В этом доме полно ребят, которые меня подростками ненавидели. Спуску им не давала. Никогда я не вредничаю. Увижу первый раз с сигаретой, тихо скажу: «Выкинь. Еще раз с дымной соской поймаю, отцу доложу». Одни сразу бросали. Другие отмахивались и продолжали попыхивать. И тогда я их родным звонила или заходила. Сама-то на восьмом этаже живу. И начиналось! Недоросль меня кроет матом и гадничать начинает, дверь испишет. Я-то понимаю, чьих рук дело, — и за шкирку хулигана.

Елена Ивановна засмеялась.

— Ну прямо война с татаро-монголами. Наподдаст отец пакостнику ремнем по заднице, тот прекратит свои фортели, на меня волком глядит. И что? Годы проходят, взрослеет безобразник, ум в голове зажигается. Своя семья у него появляется, дети. И однажды раздается звонок в дверь. Входит, значит, мужчина молодой и говорит:

— Тетя Лена! Простите меня, дурака. Давно понял, от каких бед вы меня уберегли. Петька-то, с которым вы мне дружить запрещали, на зоне погиб.

Я его обниму.

— Павлуша, ты хороший мальчик, ну шатнуло тебя не к тем друзьям, бывает.

А он продолжает:

— Мы с женой день-деньской на работе. Уж приглядите за нашим Колькой, леща ему вмажьте, если хулиганить начнет. Бабушек у нас нет. Уж убабушьте нашего пацана.

Елена Ивановна расплылась в улыбке.

— Вот и убабушливаю кое-кого, да и за остальными слежу. Местное ФСБ я. Вот, говорят, на пенсии отдыхать надо. Но настоящий полицейский всегда на работе. Вот так.

— Если бы все консьержки такими были, — вздохнул я. — Наверное, про жильцов много чего знаете?

Елена Ивановна прищурилась.

— И что?

Я вынул рабочее удостоверение и показал ей.

— Эге! — воскликнула женщина. — Из наших? Ушел по здоровью, открыл агентство? Или поймали вас на чем-то, шум не затеяли, не стали честь отделения марать?

— Никогда не состоял в штате полиции, — ответил я.

— Фамилия знаменитая, — неожиданно сказала собеседница, — Подушкин.

— На Руси когда-то был род князей Подушкиных, — кивнул я, — мой отец — их потомок.

Консьержка сняла со спинки стула шаль и накинула ее на плечи.

— Графы, бароны и прочие никогда меня не интересовали. В прежние годы жил писатель, Павел Иванович Подушкин. Уж как я его книги до сих пор обожаю! Сто раз читаны они, перечитаны, а до сих пор нравятся. Одной только нет, «Гроза в полдень». И достать не могу. На все его встречи ходила. Фото с ним есть. Поклонница я его, сколотила коллектив из таких, как я сама, мы толпой к Павлу Ивановичу на все мероприятия являлись. Пироги ему пекли. Один раз он нас всех в гости к себе позвал. Представляете? Жена у него чванная, гордая, через губу с нами, простыми бабами, поздоровалась. А сам Подушкин милый, добрый. Сын у него был, он нам свои рисунки подарил. Ванечка… Погоди-ка, погоди-ка… А ну, покажи еще раз удостоверение.

У меня перехватило горло, чтобы заговорить, пришлось откашляться.

— Вы Квасова?

— Квасникова, — поправила консьержка, — а вы…

— Сын Павла Ивановича, — пояснил я, — тот самый Ванечка с рисунками. Отец вас очень ценил, вы создали, как сейчас говорят, фанатскую группу.

— Слово мне не нравится, — возразила Елена Ивановна, — мы поклонницы. Сейчас «иных уж нет, а те далече», как писал в своем романе «Евгений Онегин» Пушкин. Но кое-кто еще жив и в разуме. Ванечка!

Елена Ивановна встала, вышла из-за стола и протянула ко мне руки. Я обнял лифтершу.

— Думал, что про отца давно все забыли.

— Нет, — возразила Елена Ивановна, — нас много. Посмотрите в Интернете сайт «Люблю Подушкина», я создала и веду его. Там несколько тысяч благодарных читателей.

— Понятия не имел, что таковой есть! — изумился я.

Квасникова вернулась на свое рабочее место.

— У нас там активность кипит. Вы загляните. Может, согласитесь с нами пообщаться, рассказать про отца.

У меня опять перехватило горло.

— Спасибо, с удовольствием. И могу подарить вам книгу «Гроза в полдень». У меня есть несколько экземпляров, и у Николетты тоже.

— Ох, — спохватилась лифтерша, — некрасиво я о твоей матери высказалась. Прости меня.

— Скорее всего в тот день, когда вы пришли на чай, у Николетты была мигрень, — солгал я, — когда у нее болит голова, то…

Я на секунду запнулся и продолжил:

— …то маме трудно разговаривать, улыбаться и выказывать приветливость.

— Понимаю, — вздохнула Елена Ивановна, — в те дни, когда артрит бушует, я готова всех без соли и горчицы съесть. Извините меня за слова о вашей матушке.

Я замешкался с ответом. Николетта давно запретила мне называть ее «мамой», и уж тем более «матушкой».

— Простонародная привычка «мамкать» отвратительна! — порой восклицает она.

Но я понимаю реальную подоплеку ее недовольства. Я не десятилетний мальчик. А Николетта говорит всем, что ей тридцать лет исполнится через два года. Может ли сын быть старше матери?

Я моргнул и сказал:

— Елена Ивановна, не зовите меня на «вы». Нет слов, чтобы описать радость от встречи с человеком, который любит творчество Павла Подушкина.

— И зачем вам… тебе понадобилась Варвара? — деловито осведомилась Квасникова.

Глава 30