Венец Девы (СИ)

  В расстроенных чувствах мальчик, понурив голову, подошел к выходу из гостиной. Возле двери он остановился и, прислонившись к косяку, принялся слушать разговор, происходящий между отцом и матерью. Так как коридор на первом этаже дома делился на внутренний, соединяющий помещения в доме, и внешний, предшествующий внутреннему, так сказать, "предбанник", а между этими двумя коридорами была толстая дубовая дверь, сейчас запертая, - расслышать что-либо, доносящееся оттуда, было крайне трудной задачей. Еще больше дело усложнялась тем, что отец и мать Себастьяна, по крайней мере поначалу, говорили шепотом, а потому первое время лишь обрывки фраз доносились до уха мальчика. Себастьян почему-то принял эту попытку родителей скрыть взрослые темы от невзрослых членов семейства на свой счет. Он вообще очень часто принимал на свой счет то, что к нему никак не относилось. Первое время родители действительно старались говорить потише, непонятным оставался только их мотив. Было ли то сознательной попыткой уберечь детей от преждевременного взросления, стыдом, или, может быть, они просто соблюдали некие правила хорошего тона, - правила приличия, которые все "благополучные" семьи привыкли соблюдать безоговорочно и не привыкли рассуждать об их целесообразности. Как бы то ни было, говорить тихо у родителей получалось недолго. Очень скоро в разговоре Марии и Феликса начали проскальзывать агрессивные нотки - этакие отдаленные всполохи молний - верные предвестники бури. Себастьян отлично знал эти нотки и вздрагивал каждый раз, когда слышал в голосе матери раскаты грома. Куда чаще мать злилась, отец же в ссорах в основном был жертвой. Феликс, впрочем, также был виновен в этих ссорах, не меньше, а в чем-то даже больше Марии. Только виновен он был по-другому, - виновен так, как даже сам не мог понять.

  - Феликс, ты не понимаешь, мальчику нужен отец!.. И Белинде тоже нужна полноценная семья - у девочки сейчас сложный возраст... Манфред и Ганс совсем распустились, я не могу на них найти управу, - не прекращала попыток достучаться до Феликса Мария. Она прекрасно понимала, что муж все равно уедет и все это ни к чему не приведет, но не могла удержаться. Несмотря на запертую дверь, обрывки разговора иногда все же просачивались сквозь щели.

  - Но дорогая, что поделать! Эта моя работа, она вас кормит! Где бы мы жили, если бы не она, что бы мы ели?! - возражал Феликс.

  - "Вас"? "Вас"?! То есть себя ты уже к нам не причисляешь? - тут же вцепилась в одно неудачно сказанное слово Мария.

  Феликсу оставалось лишь сокрушенно вздохнуть и молча терпеть нападки, - любое право голоса в глазах жены было им с момента той оговорки безвозвратно утеряно. Так продолжалось какое-то время. Ссора взрослых то распалялась, то затухала и уже несколько раз извозчик стучался в дверь, поторапливая Феликса. Багаж давно был погружен и только Феликса экипаж и ждал. В последний такой раз он также сообщил, что если в ближайшие пять минут они не выедут, придется ждать следующего поезда. Феликс пообещал ему, что уже выходит, но как обычно не сдержал обещания, а Мария все никак не хотела его отпускать. Наконец Себастьян не выдержал и, подбежав к двери, ведущий в коридор, отворил ее. На скрип двери родители с испугом обернулись; выглядели они при этом так, словно мальчик застукал их за чем-то нехорошим, чем-то постыдным. Они, верно, думали, что Себастьян в гостиной при сестре, а за ее игрой не расслышали шагов мальчика, и тот застал их врасплох. Лицо Марии раскраснелось, ее тяжелая грудь часто вздымалась. Худая фигура Феликса рядом с полной фигурой жены совершенно терялась. Казалось, не только на словах, не одной только силой характера и темпераментом Мария превосходила Феликса, но при желании могла смять мужа физически, чего, впрочем, никогда не случалось. Как ни странно первым нашелся именно Феликс.

  - А-а.. А вот и ты, приятель! Там и стоял? Давно, небось? - спросил он так, будто впервые за весь этот день увидел сына (что для Феликса в общем-то так и было). Он как-то вяло, натянуто улыбнулся; при этом уголки глаз мужчины сложились в гусиные лапки и все лицо разом так напряглось, что сомневаться в искренности отца не приходилось, - и так было ясно, что данная встреча с сыном для него стала неожиданностью далеко не из приятных. Нельзя сказать, что Феликс был безразличным отцом: он любил своих детей... по-своему. Но еще больше, чем детей, Феликс любил себя.