– Осмелюсь напомнить, что речь идет об особах королевской крови, – осторожно заметил Олев.
Кровь прилила к щекам Гвендилены. Каждый раз даже косвенное напоминание о том, что первая жена Хильдегарда была принцессой, не в пример ей самой, больно ранило ее.
– Я знаю, – сухо ответила она, – именно поэтому им сохранят жизнь… Разумеется, если они не посмеют сопротивляться или бежать.
Она выразительно посмотрела на Олева и, коротко усмехнувшись, добавила:
– Может быть, вам известно, что когда-то причиной ссылки принцессы Эвины в отдаленное поместье было обвинение в измене мужу. Тогда от заключения в тюрьме Хеатрог ее спасло милосердие Хильдегарда. Пусть же теперь она отправится туда и пребывает в заключении до самой смерти.
– А с дочерью как быть? – деловито спросил Олев.
Гвендилена задумалась. Майвин она в последний раз видела совсем крошкой в колыбели…
– Пусть ее отправят в монастырь, – решила она, – разумеется, если девушка согласится отречься от своего имени, принять обет и навсегда уйти от мира.
И, сощурив глаза, добавила жестко, почти зло:
– Изменник – всегда изменник, не важно, мужчина это или женщина! Кроме милосердия, есть еще и справедливость.
Глава 14
В камере, предназначенной для особо опасных преступников – точнее каменном мешке без окон, расположенном в подвале городской тюрьмы Терегиста, – было темно и тихо. Ни один лучик света не проникал сюда, ни одно дуновение ветра не колебало спертый, застоявшийся, зловонный воздух.
Узник, скорчившийся в углу на соломе, спал. Но этот сон, больше похожий на тяжелое забытье, не приносил ему отдыха и успокоения – время от времени лицо его кривилось, словно от боли, из груди вырывались стоны, а дыхание становилось хриплым и прерывистым.
Лязгнул замок, заскрипела тяжелая дверь. На пороге появился тюремщик – кряжистый широкоплечий рыжебородый детина – с фонарем в руках. Узник мигом проснулся и беспокойно заметался, гремя заржавленной цепью, которой был прикован к стене. Лицо его выражало беспредельный ужас, из остекленевших глаз лились слезы, он пытался закрыть лицо руками, спрятаться, вжаться в стену…
Сейчас он был готов на что угодно, лишь бы не оказаться снова в той проклятой комнате с низкими сводчатыми потолками, где пахнет кровью и раскаленным металлом, в камине жарко горит огонь и палач в кожаном фартуке перебирает отвратительного вида инструменты! Кажется, он нарочно делает это долго, со вкусом, словно примеряясь, прежде чем пустить их в ход, как хороший художник выбирает кисть, скульптор – резец, а домовитая хозяйка – подходящую кастрюлю или сковородку, прежде чем сварить обед на большую семью.
– Я признаюсь… Признаюсь… Признаюсь! – снова и снова повторял несчастный.
Получалось плохо, распухший язык с трудом ворочался во рту, и любая попытка сказать хоть что-нибудь причиняла невыносимую боль, но узник очень старался. Он знал, что это слово помогает избавиться от новых мучений, хотя бы на время, но совершенно не представлял себе, что оно означает – впрочем, как и многие другие слова. После того как палач засунул его голову в особые тиски и несколько раз повернул винт, в голове словно взорвался фейерверк вроде тех, что когда-то запускали в дворцовом парке, а потом там стало пусто, темно и тихо, как в пыльном чулане. Лишь иногда в памяти всплывали какие-то отрывочные образы, звуки и слова… Он забыл свое имя, забыл прошлую жизнь, разум его был мертв, и только тело, проклятое тело, сохранило способность страдать!
Из-за спины тюремщика показалась другая фигура, и низкий грубый голос произнес:
– Уходи и оставь меня с арестованным. Да оставь фонарь, болван!
Тюремщик поклонился и поспешно вышел прочь – видимо, тот, другой, был действительно важной персоной! Поняв, что в пыточную его не уведут – по крайней мере, прямо сейчас! – узник немного успокоился и затих.
– Принц Альдерик… Прошу вас, поверьте мне, я не причиню вам зла.
Голос звучал мягко, успокаивающе… Узник убрал руки от лица и посмотрел на своего визитера. Кажется, он и в самом деле знал этого человека когда-то давно, в другой жизни…
– Это я, Анграйв. Вы узнаете меня?
Альдерик радостно закивал, даже заулыбался, демонстрируя кровоточащие десны и обломки зубов, но в глазах его не появилось даже проблеска мысли.
Анграйв брезгливо отвел взгляд. За время службы во дворце он, конечно, насмотрелся всякого… После испытания «венцом правды» во всем признавались даже самые закоренелые преступники, но, кажется, на этот раз палач перестарался.
– Я пришел, чтобы помочь вам, – сказал Анграйв, нащупывая в кармане плаща тонкий шелковый шнур.
Из глаз узника полились слезы. Казалось, он понял, что сейчас его мучения окончатся. Он опустился на колени и протянул руки к Анграйву, насколько позволяла цепь.
– Забери… Забери меня отсюда, – с трудом вымолвил Альдерик, – забери, умоляю! Я… я больше не могу…
Говорил он невнятно, словно рот был забит вязкой горячей кашей, но Анграйв понял.
– Да, конечно, – отозвался он, – разумеется, ваше высочество!
Он подошел ближе, поставил фонарь на осклизлый пол.