Венец для королевы проклятых

– Эй вы, святые сестры! Принимайте юную грешницу! Она славно повеселила нас всех, теперь наставьте ее на путь истинный, и пускай отмаливает свои прегрешения.

Девушку бесцеремонно выбросили из повозки. Она попыталась подняться, но не смогла – так и осталась лежать, скорчившись в дорожной пыли. Возница хлестнул коней, и повозка умчалась прочь, грохоча по булыжникам.

Дверь приоткрылась. В щель опасливо выглянула женщина, одетая в простое темное платье с черно-белой повязкой на голове. Увидев девушку, она всплеснула руками, что-то крикнула своим… Монахини, похожие друг на друга, как сестры, в своих одинаковых одеяниях, подняли ее на руки и поспешно внесли внутрь.

* * *

За окнами вечерело. Жаркий летний день отгорел, и в маленькой комнатке с белеными стенами, где помещалась только узкая деревянная кровать, резной столик, да низкий стул, на котором сидела, клюя носом, пожилая полная монахиня, царила приятная прохлада. Девушка, лежащая на кровати, застеленной свежими льняными простынями, казалась совсем юной и беззащитной. На лице, покрытом синяками и ссадинами, застыло выражение ужаса и отчаяния.

Она смутно помнила, как монахини снимали с нее разорванную и перепачканную одежду, потом мыли ее в большой лохани с горячей водой… Она была так слаба, что не могла даже идти сама, и ее на руках отнесли в постель. Одна из сестер принесла горячее сладкое питье, пахнущее медом и какими-то травами. Майвин выпила его и вскоре заснула. Последняя мысль была о том, что если боги будут милостивы к ней, то она уже не проснется.

Но все же пришлось. Когда Майвин открыла глаза, она сначала удивилась, что оказалась в незнакомой комнате… Сознание возвращалось не сразу, но, вспомнив о том, что случилось с ней, девушка тихо, безутешно заплакала.

Монахиня, сидевшая рядом, встрепенулась и, не говоря ни слова, вышла прочь. Оставшись в одиночестве, девушка зарыдала в голос, отчаянно и безнадежно. Сегодня рухнул ее мир… И как жить после этого?

Скрипнула дверь, и на пороге появилась высокая, величественная женщина, облаченная в белоснежные одежды, ниспадающие складками до самого пола. Ее сопровождала другая монахиня – в обычном темном платье, с черно-белой повязкой на голове. Лицо ее скрывало легкое шелковое покрывало, повязанное так, что видны были только глаза. Большие, сверкающие, опушенные длинными ресницами, они сияли глубокой синевой и нездешним покоем… Майвин еще удивилась – зачем такой красивой и, очевидно, молодой женщине понадобилось прятать лицо? Чудные же порядки в этом монастыре!

– Где я? – тихо спросила она, с трудом двигая разбитыми и распухшими губами. Говорить было больно – так же, как смотреть на свет, шевелиться… И вообще жить.

– В обители богини Анрабены, – высокая монахиня в белом чуть улыбнулась тонкими сухими губами, и от этой улыбки ее лицо осветилось и даже помолодело, – здесь тебя никто не обидит, дитя! Я – мать Альдерада, настоятельница обители, а это – сестра Нанна. Как тебя зовут?

Девушка с трудом разлепила разбитые губы.

– Меня зовут Майвин, – вымолвила она, – я дочь короля Хильдегарда и принцессы Эвины. В наш дом ворвались шеди-аваль и сказали, что мой отец умер, а мой брат – изменник… Они убили мою матушку и старую Калеа, а меня… все…

Пожилая монахиня сокрушенно покачала головой, но особого удивления не выказала, словно в ее монастырь каждый день попадали избитые и изнасилованные королевские дочки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Майвин ответила не сразу. Как объяснить, что чувствуешь, когда душа и тело искалечены, смяты, опозорены?

– У меня болит голова… и руки… и ноги… А еще – там… – смущенно покраснев, она опустила глаза.

Мать Альдерада понимающе кивнула.

– Все пройдет, дитя, не тревожься. Наши сестры-целительницы позаботятся о тебе. Я нарочно попросила прийти со мной сестру Нанну, чтобы она смогла облегчить твою боль.

Она обернулась к своей спутнице.

– Прошу тебя, помоги!

Монахиня слегка поклонилась ей, потом подошла ближе и протянула руки над лежащей девушкой. Закрыв глаза, она слегка раскачивалась из стороны в сторону, и от ее ладоней исходило легкое золотистое сияние. Майвин почувствовала, как ее тело подхватила теплая волна. Больше не было ни боли, ни страха, ни воспоминаний, разрывающих сердце… Все ее существо словно растворилось в безбрежном океане, и это было прекрасно! Такого блаженного, счастливого состояния ей никогда не доводилось испытывать, и хотелось, чтобы оно длилось вечно.

Когда девушка снова открыла глаза, она чувствовала себя так, будто пробудилась от долгого и глубокого сна, однако, судя по тому, что за окном еще не совсем стемнело, времени прошло немного. Обе монахини – пожилая и молодая – так же стояли у ее постели.

– Тебе лучше? – спросила мать Альдерада.

Майвин кивнула.

– Да… Уже почти не болит.

– Так что же мучает тебя теперь?

Мать Альдерада говорила тепло, сочувственно, так что ей хотелось рассказать самое сокровенное, что было на душе.