– Эта простолюдинка, мать Арнабада, помогла ему своим колдовством. Если бы не ее ворожба, Арнабад ни за что не победил бы тебя, ни за что не получил бы отцовский венец.
Кемерис хотел что-то сказать, хотел возразить матери, но кибитка резко качнулась, наехав на камень или корягу, боль пронзила его тело, и он снова застонал.
– Прости меня, мой мальчик! – прошептала мать. – Ты так страдаешь, а я говорю с тобой о том, для чего еще не пришло время. Сначала я должна исцелить твои ожоги.
Она взяла с кошмы, застилающей пол кибитки, чашу, наполненную вязкой густой субстанцией, обмакнула в эту чашу кусок ткани и приложила его к обожженной коже сына. Боль на какое-то время отступила. Кемерис ощутил запах степных трав, аромат весенних цветов и еще чего-то неуловимого, но смутно знакомого. Запах своего давно закончившегося детства.
– Я вылечу тебя, мой мальчик! – тихо проговорила женщина. – Я непременно вылечу тебя, а об остальном мы поговорим позже. Но обязательно поговорим.
День за днем Кемерис метался между болью и беспамятством. День за днем мать залечивала его обожженное тело. И с каждым днем страдания понемногу отступали, боль затихала, смирялась, как удаляющаяся ночная гроза. И наконец пришел день, когда Кемерис смог встать на ноги.
– Ты окреп, сын мой! – произнесла его мать, оглядев выздоравливающего. – Теперь пришло время поговорить о том, что будет дальше.
– О чем ты, мама?
– О справедливости. О мести. О воздаянии. О царском венце, венце твоего отца, венце твоих предков, который принадлежит тебе по праву рождения.
– Я не хочу говорить об этом. Арнабад – мой брат, он получил венец как положено, как получали его все наши цари и повелители с давних времен. Я не хочу разжигать костер смуты! Я – воин, а не мятежник, не заговорщик!
– Не хочешь? – переспросила мать. – Что ж, я кое-что тебе покажу…
Она открыла небольшой сундучок и достала из него круглое золотое зеркало, украшенное искусными изображениями диких зверей и бородатых всадников.
– Посмотри! – проговорила женщина, повернув к сыну полированный диск зеркала.
Кемерис заглянул в зеркало, как будто это было окно в новый, незнакомый мир, – и отшатнулся.
Из золотого окна на него смотрело ужасное лицо, испещренное шрамами и ожогами, похожее не на человеческое лицо, а на кошмарную маску демона.
– Ты по-прежнему не хочешь справедливости? Ты по-прежнему не хочешь разжигать костер смуты? Ты хочешь смириться со своей судьбой? Ты хочешь до конца жизни носить на лице эту страшную печать позора и поражения?