Венецианский аспид

Ни разу за все наше путешествие не замечал я проворной русалочьей тени, однако чуял ее присутствие – так волоски на руках встают дыбом перед грозой. Почему Родриго? Почему не Кассио, который явно там был, когда случилась эта бойня, хоть и не помнил ничего, кроме своего позора? А если Вив могла перемещаться и посуху – такое, надо сказать, я мало подозревал после того, как облыжно обвинил Джессику в том, что она русалочий подменыш, – то чего ж ей не ворваться в город, словно изголодавшемуся сиротке в неохраняемую кладовку? Я-то предполагал, что Брабанцио, которого нашли изуродованным в погребах, забрел в такой же проход, как тот, в котором замуровал меня, подошел слишком близко к воде – тут-то она и нанесла удар. Но теперь вполне возможно, что она зашла с парадного входа.

– Вон тюрьма. – Я показал на офигенски здоровенную каменную крепость, что раскорячилась над портом. Отелло мне показывал ее на картах, но и живьем не заметить ее было трудно.

– Роскошная она что-то для тюрьмы, тебе не кажется? – отозвалась Джессика.

– Раньше, несомненно, служила королевским дворцом, – сказал я. – Так оно всегда бывает. Чутка революции, августейших особ сажают в замок на хлеб и воду, появляются другие августейшие особы, в клятой тюрьме жить не хотят, строят себе рядышком замок пограндиознее, старый оставляют тюрьмой – и так далее.

Так оно случилось с Белой башней, где меня впервые сделали королевским шутом Лира, а затем я стал королевским супругом и как-бы-королем для Корделии. Но Генуя – не Лондон. Это морской порт, как Венеция, если б Венецию построили на горных склонах, а не на ебаном болоте. Мачты судов в гавани торчали густо, будто щетина на кабаньем загривке. И, как и говорил Отелло, порт был укреплен: катапульты и баллисты у выхода из гавани, бойницы в башке маяка и под линией огней – укрепленная зубчатая стена. Кроме того, створ выхода из гавани перегораживала цепь со звеньями толщиной в мою ногу, опускаемая массивными лебедками: ни одно деревянное судно через такую бы не прорвалось. Нет, тюрьма здесь раньше была не дворцом – это была крепость, и по зову трубы ее тоже можно было бы использовать для защиты города. Насколько я знал, на крышу могли втаскивать фрондиболы, и те поражали любое судно, приближавшееся ко входу в гавань. На другой стороне бухты располагались верфи – столь же крупные, как Арсенал в Венеции. Даже теперь, на самой заре, по-над водой неистовой дробью разносились удары молотов, и дюжина боевых галер вырастала в высоких деревянных коробах, из которых они скоро соскользнут в море. Так вот какова другая сторона войны за моря, которую Венеция ведет уже полвека?

– И Отелло разгромил эту публику? – спросила Джессика, озирая эту панораму.

– Ну, не совсем – но раны они до сих пор зализывают.

– Неудивительно, что Дездемона отвергла всех баловней Венеции ради него. Герой же, ну!

– Ага, обычный пират, которому свезло в кои-то веки, нет? И до раздражения нелегкомысленный.

– Кстати – он мне сказал, что ты мне должен что-то сообщить.

– Ну да… только теперь нам нужно настроиться и освободить Харчка.

Мы уже почти достигли крепости; главные ворота ее выходили на гору, не на порт. Я предпочел подойти к охраннику небольшого въезда сбоку – стражник клевал носом, едва не съезжая наземь по копью, но когда мы подошли ближе, в носы нам шибануло вонью кислого вина, точно солдата раскрасили кровью виноградников.

– Может, лучше офицера найти? – спросила Джессика.

– Всегда подкупай нижайшего по инстанции – и давай столько, сколько не жалко. Когда за верность торг идет, обиды тоже идут в ход.

Не успели мы приблизиться к стражнику, обитая железом дверь, которую он охранял, со скрипом распахнулась, и вышла дюжина людей, вооруженных копьями и луками. Задрипанный похмельный часовой как мог вытянулся по стойке «смирно», пока они шли мимо, а затем снова обмяк на своем копье. Патруль обошел крепость кругом и выдвинулся на волнолом, с которого мы только что пришли. Ятую гавань они патрулировали пешком.

– Ебать мои чулки, там наша лодка… – прошептал я.

– Лодка им не угроза. Ее они могут и не заметить. Давай заберем твою клятую мартышку и двинем отсюда.

Я кивнул и подошел к часовому.

– Прощенья просим, йомен, вы случаем не знаете, не держат ли тут где здоровенного дурилу с обезьянкой?

– Мож, и держат. А те-то чё?

– Придурок этот, так уж вышло, – отец вот этого самого мальца, мы его домой забрать надеялись.

– А бизьяна чё, брат евойный?

– Полу. У нас бедная семья, и…

– Четыре дуката, – сказал стражник.

Джессика пихнула меня, кивнула и ухмыльнулась одновременно – и сунула руку в кожаный мешок с золотом. Мы рассчитывали на более упорное сопротивление и на более существенный выкуп.

– Тока бизьяны там больше нету. Сменял ее на кувшин у Джотто, он вином торгует на пьяцце. Еще месяц тому.

– Ты сменял Пижона на кувшин вина? – Я уже полез на копчик за кинжалом. Да, надо признать, существо он невыносимое, но ей-яйца Святого Кориция, он же семья!

Джессика перехватила мою руку и удержала ее в полузамахе у меня за спиной.