Венецианский аспид

– А тебе, Джессика, к возвращенью я приготовлю красивое платье, – сказала Дездемона.

– Ох, госпожа, как это щедро. Я чаю, мне не стоит являться моему Лоренцо эдак преображенной – не то сам Купидон бы покраснел, меня увидев мальчиком одетой[160].

– Не беспокойся – любовь слепа, влюбленные не видят, какими сумасбродствами грешат[161]. Твой Лоренцо будет горд, видя тебя облаченной в мужество и спешащей на выручку другу.

– Благодарю вас. – И Джессика обняла Дездемону манером, пиратам весьма не подобающим.

– Спокойного плавания, черный шут, – сказал Отелло. – Мой самый умелый штурман поведет ваше судно и послужит лоцманом. – Мавр показал на офицера, с которым раньше мы не встречались, – высокого, рыжебородого. Тот щелкнул каблуками. – Лейтенант Монтано.

– Но где же Кассио? – спросил я.

– Печальное известье… – Дездемона поглядела себе на туфли.

– Кассио на губе, – ответил Отелло. – Еще не просох после вчерашнего. Подняли тревогу из-за пьяной драки, и Кассио нашли стоящим над телом заместителя Яго Родриго. Того обезглавили и изуродовали.

– И Кассио – убийца? – спросил я.

– Думаю, нет. Меч его был чист, а убийство свершено не сталью. Но он по-прежнему слишком пьян, чтоб что-то излагать, хотя сомнений нет – он участвовал в потасовке.

– Обезглавили? Изувечили? Стало быть, где-то в порту?

– Нет, под самой южной стеной Цитадели.

Мне не хотелось больше ничего слышать. О том, что случилось с Родриго, у меня сомнений почти не было, – пока я не узнал, что случилось это далеко от воды. У моей русалки что – ноги отросли? Я содрогнулся от такой мысли.

– Уверен, протрезвеет – и убедишься, что он невиновен, к тому же сер, как прах. Пора отправляться. Пойдем, Джессика. Прощайте, друзья мои.

Я взбежал по сходням, и Джессика вместе со мной подошла к поручням. Лоцман взошел на судно и дал команду отдавать концы.

– Зачем столько подарков и добрых пожеланий? – спросила Джессика.

– Затем, что они думают, будто мы не вернемся, солнышко.

– Еть, – кратко выразилась ужасная пиратка Джесс.

– К краю не подходи пока, дружище, будь так добр? – И я вперился в воду, не явится ли в глубине смертоносная тень.

Явление семнадцатое Дурацкий выкуп

– Генуя, – произнес Монтано, показывая на точку оранжевого света в далекой тьме. Запросто могло быть тонущей звездой или ятым дельфином, несущим свечку. – Ближе мы подойти не можем. На мысу, у прохода в волноломе – маяк. Правь на этот огонь. Сразу за ним – гавань. Но лодку в гавань не заводи, если не сможешь за нею присматривать.

– Есть, капитан! – отвечала Джессика. – Пусть цинготные трюмные крысы грабят – будет им пожива грогом и харчем, а, салажата? Рррык.

– Знаешь, это совершеннейшая белиберда, – заметил я. Она несла такую околесицу все четыре дня рейса до Генуи.

– И вовсе нет. Это по-пиратски, – ответила она.

– На самом деле мы так не говорим, – сказал один матрос, помогавший нам перегружать скарб в шлюпку.

– А вы обычные заморы, вот, – сказала Джессика. – И никакие не пираты.

– Были пиратами с Отелло, пока он не поступил на венецианский флот, – сказал другой. – Работа та же, только флаг другой.

– Парнишка новые языки учит, – вступился за нее я. Вообще-то ее пиратскую болтовню я предпочитал полным несбыточных надежд сказкам о ее будущей жизни с Лоренцо. – Скажи им что-нибудь на иврите, Джесс.

– Шаббат шалом, соленые подонки.

– Посмотри за спину, Карман, – сказал Монтано перед тем, как я спустился в шлюпку. – Видишь три яркие звезды? Запомни их. В сумерках отойдешь от маяка через две ночи – и мы будем здесь же. Правь на эти звезды, маяк держи за кормой. В шлюпке есть фонарь, кресало и кремень. Как только маяк будет того же размера, что сейчас, фонарь зажжешь. Мы вас найдем.

– А если туман?

– Ну, тогда тебе натуральный пиздец, что тут скажешь? Подойдем тогда еще через двое суток. Валяйте, а то как доплывете, уже рассветет.

– До зари еще добрых шесть часов, – сказала Джесс.

– Ну да – навались-ка на весла, парнишка, – ответил ей один матрос.

Я слез в шлюпку, нам передали последнее из необходимого, в том числе – тяжелый кожаный мешок, куда мы сложили сокровища Шайлока, – и мы оттолкнулись от борта. С Джессикой мы расположились бедро к бедру на банке, у каждого по веслу – и тянули их на себя, и жаловались, пока руки наши не стерлись до мозолей, а голоса не охрипли, а потом гребли и стенали еще немного, но успокоился я, только когда шлюпка ткнулась носом в берег под маяком, и мы поднялись на узкую тропу, шедшую по волнорезу, и встали. Над горами за Генуей всходило солнце.