Венеция. История города

Существует опасность, настаивают венецианские сепаратисты, что все связи с прошлым окажутся разорваны и город уцелеет только в виде «"Венецленда", дочерней компании "Диснейленда", где актеры в костюмах дожей и членов Совета Десяти будут разгуливать между павильончиков "Макдональдса"». Но, возможно, именно такому варианту развития событий как раз и способствует само движение сепаратистов, которое в романе поражено коррупцией на самом высоком уровне. «Мертвая лагуна» замечательна своими убедительными описаниями венецианских баров, улиц и публики, путешествующей на вапоретто. Стоит обратить внимание и на ту главу, где описана ночная погоня от Каннареджо через весь город к Лидо, пешком и на лодках. А начинается роман примерно в центре дибдиновского варианта города, на заросшем, кишащем змеями острове Сант-Арьяно, за которым простираются «безлюдные болота и соляные равнины laguna morta — мертвых топей, не знающих живительного приливного течения». Венеция как фон повествования важна и для Донны Леон в ее серии книг о комиссаре Гвидо Брунетти. Он сталкивается с коррупцией в высших кругах, сомнительными барами, трупами в каналах и даже со случаем отравления дирижера во время представления «Травиаты» в «Ла Фениче».

В «Утешении странника» Иена Макьюена двое англичан, приехавшие сюда отдохнуть, идут навстречу своей судьбе по внешне более привычной Венеции. Но все признаки грядущей опасности присутствуют в их окружении с самого начала. И это особенно заметно при повторном прочтении. Колин и Мэри оказываются вдали от дома, в городе, где новичок непременно заблудится, и город этот очень похож на Венецию, хотя ее имя ни разу не появляется на страницах книги. Череда событий приводит эту пару в самые невероятные места и ситуации, они становятся жертвами обманов, к которым оказываются совершенно не готовыми, поскольку привыкли, скорее, к доверительным отношениям. Как и в других романах Макьюена, окончание следует читать только тем, у кого крепкие нервы. Таящую опасность Венецию можно встретить и в более широком контексте в «Природе крови» Кэрила Филлипса, где переплетаются три истории: о жертве Холокоста, о евреях подконтрольной Венеции общины Портобуффоле XV века, обвиненных и казненных за убийство, которого они не совершали, и о чернокожем генерале, которого автор все более и более очевидно ассоциирует с Отелло: его принимают в высшем венецианском обществе только до тех пор, пока в нем есть необходимость.

Вымышленную, воссозданную Венецию, Венецию декаданса, упадка, но все же не зловещую и совершенно неопасную, тоже можно найти в литературе. «Это город масок и карнавальных костюмов», — говорит о Венеции начала XIX века Вилланелль, одна из рассказчиц, в романе Джанет Уинтерсон «Страсть» (1987). «То, чем ты являешься сегодня, ни в чем не ограничит тебя завтра. Ты можешь исследовать себя совершенно свободно, и если у тебя есть ум или деньги, никто не встанет у тебя на пути. Этот город зиждется на разумном расчете и деньгах, и мы симпатизируем и тому и другому, хотя они не обязаны всегда появляться рука об руку». Вилланелль, наследница венецианских гондольеров, и сама действует исходя из этих убеждений, особенно в первой части романа, когда, меняя обличья, появляется в казино в самых разных ролях — мужских и женских.

Генри Джеймс

Генри Джеймса можно отнести к числу тех авторов, которые наряду с Рескиным оказали наибольшее влияние на формирование образа Венеции в умах читающей публики. Впервые он посетил город в 1869 году, а в 1907-м приехал сюда в последний раз. Писатель остро чувствовал, что с течением времени город все больше и больше коммерциализируется; к 1882 году он превращается в «большой базар», и «изысканное пространство» Сан-Марко, заполоненное местными жителями, стремящимися уговорить вас воспользоваться их услугами, становится «величайшим балаганом». Публикуя свои ранние эссе в составе сборника «Итальянские часы» (1910), Джеймс отметил в предисловии: «Нежная привлекательность данного наблюдателя заключается целиком в аспектах и внешних проявлениях — и более всего в изображении вещей такими, какими они были когда-то». Но то, как он воскрешает в памяти эти «аспекты и внешние проявления» — картины, здания, атмосферу, игру света, «старую итальянскую любовь к наброскам», и теперь наполняет жизнью восприятие города. Эссе описывают, в задумчивой джеймсовской манере, все те же городские достопримечательности. («Как печально известно, уже давно невозможно сказать ничего нового» о Венеции, «но все-таки не запрещено говорить и о вещах знакомых, и я полагаю, что для настоящего любителя Венеции разговор о ней всегда к месту».) Но временами читатель получает и более интересную возможность навестить уголки, дорогие самому автору — например, Ка' Алвизи у устья Большого канала, где жила американская эмигрантка Кэтрин де Кей Бронсон.