Венеция. История от основания города до падения республики

Вместе с престижем Венеции росло и ее великолепие. К 1400 г. Константинополь превратился в жалкую, оскудевшую тень той великой столицы, которой он был когда-то (хотя Византийской империи оставалось еще полвека до окончательного крушения), и звание самого прекрасного города на свете перешло, по общему мнению, к Венеции. На Пьяццу и Пьяццетту, замощенные кирпичом (что по тем временам было большой редкостью), стекались толпы путешественников, прибывающих с трех континентов. К собору Святого Марка, который почти непрерывно продолжали украшать и совершенствовать вот уже три столетия, со дня освящения, вот-вот должен был добавиться последний, заключительный штрих – та «готическая корона» из мраморных пинаклей с крабами, которая так заворожила Рёскина четыреста пятьдесят лет спустя[201]. Колокольню Сан-Марко тоже достроили (хотя ее верхний этаж переоборудовали только в XVI в.), а на грандиозном южном фасаде Дворца дожей, выходящем на Моло, недоставало только крытого балкона в центре, который появился четыре года спустя. Новое здание дворца протянулось вдоль Пьяццетты к северу до седьмой колонны, от которой начиналось – и доходило до угла собора – последнее сохранившееся крыло старого «византийского» дворца Себастьяно Дзиани. Его снесли только в 1423 г., после чего строительные работы продолжились уже по всему фасаду, выходящему на Пьяццетту.

Дворец дожей в его нынешнем виде – без сомнения, величайшая в мире готическая постройка, предназначенная для светских целей, и неудивительно, что он служил стимулом и вдохновением для строительства готических палаццо по всему городу. Многие из них были возведены еще в XIII столетии; некоторые сохранились и по сей день – например, палаццо Сагредо на Гранд-канале или палаццо Ариани близ Сан-Анджело-Раффаэле, поражающее воображение по-восточному замысловатыми филигранными кружевами. Но за первые семьдесят лет XIV столетия эта тенденция набрала могучий размах и породила ту славную традицию готической роскоши, которая воплощена в «пламенеющем» великолепии Ка-д’Оро (1425−1430) и за которую прежде всего так ценят и помнят венецианскую архитектуру.

Так же обстояло дело и с церквами. Церкви двух великих нищенствующих орденов, францисканская Санта-Мария-Глориоза деи Фрари и доминиканская Санти-Джованни-э-Паоло, так и оставались недостроенными вот уже полтора столетия, хотя работы над ними возобновились и продолжались уже без перерывов. Между тем стали появляться другие готические здания, пусть не такие большие, но зачастую украшенные гораздо богаче. В середине XIV в. была возведена Мадонна-дель-Орто, а с ней – Санто-Стефано и Кармини, хотя фасады двух последних церквей обрели свой современный вид несколько позже. Вторая половина столетия ознаменовалась среди прочего явлением церквей Сан-Грегорио и Санта-Мария делла Карита (ныне – часть Академии). Затем в мир архитектуры, религиозной и светской, вошли Антонио Гамбелло и Ломбарди и с ними – припозднившийся Ренессанс.

На рубеже XIV−XV вв. венецианская архитектура, несмотря на все свое великолепие, еще не достигла той изощренности, которую принес наступающий век. Блистательные сооружения, при виде которых замирали в восхищении гости города, все еще перемежались целыми акрами незастроенного пространства, занятыми в лучшем случае огородами, лодочными сараями или рыбацкими лачугами. Даже в самых богатых кварталах большинство площадей и улиц оставались немощеными: зимой утоптанная земля раскисала, превращаясь в слякоть, а летом ее приходилось регулярно поливать водой, чтобы избавиться от пыли. Свиньи из монастыря Сан-Антонио по-прежнему бегали по всему городу, копаясь в земле (их свободу ограничили только в 1409 г.), а основным средством передвижения для венецианцев оставались лошади: их было куда больше, чем гондол, а конюшни дожа Микеле Стено считались лучшими в Европе.

Жители других государств, которым посчастливилось меньше, восхищались не только богатством и великолепной архитектурой Венеции, но и ее правительственной системой, вызывавшей уважение даже у тех, кому было неприятно признавать ее эффективность. Вся остальная Италия переживала эпоху деспотизма; лишь одна Венеция оставалась сильной республикой, сохранявшей превосходный порядок и конституцию, которая почти без усилий пережила все политические бури и потрясения, как внутренние, так и внешние. Верно, что большинство ее граждан вот уже сотню лет не имели реальной политической власти, а последнему бастиону этой власти – всенародному собранию – аренго – предстояло рухнуть всего через четверть века. Государственная служба была доступна для всех, а торговля и ремесла, которыми славился город, не только приносили богатую прибыль, но и давали купцам и мастерам все основания гордиться собой и испытывать законное удовлетворение. В целом мало кто из венецианцев мог всерьез усомниться в том, что власти республики не только действуют на редкость успешно, но и всей душой радеют о благе своих подданных.