Венеция. История от основания города до падения республики

Ожидать, что европейские государства отнесутся к подобной политике благосклонно, не приходилось: для этого не было никаких мыслимых причин. Вступить в союз, предложенный папой, они могли бы лишь ради собственных целей, но никак не ради поддержки папства. Максимилиан I, осознавший, что без помощи французов утраченные земли не вернуть, уже предпринял попытку договориться с королем Людовиком XII независимо от папской инициативы. Ни ему, ни другим возможным союзникам, к которым обратился Юлий II, не было дела до того, что законное право на все территории, которые они намеревались занять (исключая города Романьи, которые в любом случае заботили только папу), принадлежало Венеции, – хотя это право фиксировали договоры, которые по доброй воле подписали и Франция, и Испания, а всего несколько недель назад, в рамках трехлетнего мирного соглашения, и сам Максимилиан I. Соображения морали их беспокоили и того меньше. Возможно, они и пытались представить свои действия как справедливую атаку, призванную положить конец хищнической агрессии, но при этом прекрасно отдавали себе отчет, что поступают куда более агрессивно, чем когда-либо позволяла себе Венеция. Искушение оказалось слишком сильным, возможные выгоды – слишком заманчивыми. И предложение папы Юлия II было принято.

Смертный приговор Венецианской империи был подписан 10 декабря 1508 г. в Камбре при участии Маргариты Австрийской (регента Нидерландов, выступавшей от имени своего отца Максимилиана) и кардинала Жоржа д’Амбуаза (от имени короля Франции). Сам Юлий II официально присоединился к лиге лишь в марте следующего года, хотя его легат присутствовал в Камбре; однако в преамбуле к договору его голос слышен снова и снова:

…дабы положить конец лишениям и беззакониям, надругательствам и бедствиям, что венецианцы уже причинили не только Святейшему престолу, но и Священной Римской империи, и дому Австрийскому, и дому герцогов Миланских, и королей Неаполитанских, и многих других государей, отнимая и самовластно присваивая их товары и собственность, их города и замки, словно бы сговорившись наносить урон всем вокруг…

Посему мы сочли не просто разумным и почетным, но и необходимым призвать всех собраться и совершить справедливое возмездие, погасив сей великий пожар, коим пылает ненасытная алчность венецианцев и обуявшая их жажда власти.

Три месяца спустя, в довершение всех несчастий, венецианцы пострадали от большого пожара в буквальном смысле слова и еще больше пали духом. 14 марта 1509 г., во время заседания Большого совета, весь Дворец дожей сотрясся от небывало мощного взрыва. Ударная волна докатилась от Арсенала, где, всего в четверти мили от дворца, от случайной искры загорелся пороховой склад. Заседание тут же прервали; члены совета поспешили к месту взрыва, чтобы оценить ущерб. Все оказалось еще хуже, чем они ожидали: весь район Арсенала превратился в бушующий ад. Многие дома обрушились при взрыве, а остальные полыхали. По всему городу кинули клич, созывая на помощь. Члены совета сбросили свои мантии и присоединились к спасательным работам. Они трудились не покладая рук, но погибших все равно оказалось слишком много, а раненых и обездоленных – и того больше. Как и следовало ожидать, по городу поползли смутные слухи о диверсии, учиненной агентами Людовика; Совет десяти предпринял тщательное расследование, но так ничего и не выяснил. Единственным утешением служило то, что всего за сутки до происшествия четыре тысячи бочек с порохом погрузили на баржи для отправки в Кремону. Если бы с погрузкой задержались еще хоть на день, взрыв вышел бы еще сильнее – не устоял бы и сам Дворец дожей. Но и так Венеция лишилась значительной части своего военного потенциала, причем как раз тогда, когда перед лицом грядущей бури следовало собрать все силы в кулак.

А тучи и впрямь сгущались стремительно. Похоже, папа медлил лишь потому, что желал убедиться в искренности остальных членов новой лиги: он не хотел публично принимать всю ответственность за создание еще одной столь же бесполезной организации, как сколоченный им пятью годами ранее Блуаский союз. Но еще до конца марта о вступлении в лигу официально заявил король Испании, и Юлий II наконец решился: 5 апреля он открыто присоединился к союзу, а девять дней спустя Франция выступила с объявлением войны.