Венецианцы, давно уже опасавшиеся худшего, встревожились не на шутку. Чтобы помешать лиге достичь заявленных целей, они были готовы поступиться многим, и даже своей национальной гордостью. Они охотно приняли предложение о посредничестве, выдвинутое Генрихом VII Английским, и пообещали вернуть под контроль Папской области Римини и Фаэнцу, но папа больше не желал и слушать ни о каких частичных уступках. «Пусть синьория поступает со своими землями, как ей будет угодно», – ответил он на это предложение. Тогда венецианцы обратились к Максимилиану I, отправив специального посла, который заверил его в неизменной преданности со стороны республики и в том, что мнимая непочтительность, проявленная по отношению к императору в прошлом году, объяснялась лишь союзными обязательствами перед Францией. Теперь Венеция была свободна от любых подобных уз и чувствовала себя обязанной предупредить его императорское величество об амбициях французов, которые могут быть удовлетворены только за счет империи, и предложить ему объединить усилия против короля Людовика XII, пока не стало слишком поздно.
Тонким такой подход не назовешь (венецианская дипломатия была способна на большее и не раз уже доказывала это в прошлом), и ответное молчание Максимилиана I вряд ли удивило синьорию. Но тогда Венеции противостояла лига европейских держав, куда более грозная, чем любое итальянское государство, с которым она сталкивалась в прошлом. В эту лигу входили четверо самых могущественных правителей христианского мира. Союзников у Венеции не было. Ее загнали в угол, и на очередном пленарном заседании Большого совета, в воскресенье 22 апреля, дож Лоредано открыто признал этот факт, призвав соотечественников забыть о разногласиях и распрях и объединиться ради спасения республики, «ибо, – заключил он, – если мы ее потеряем, то лишимся великого государства, и самого Большого совета не станет, и мы не сможем больше наслаждаться свободами, которыми пользовались до сих пор». Затем он пообещал, что три дня спустя, после традиционного пира, который дожи устраивали на день святого Марка, подаст пример остальным: пожертвует в казну всю драгоценную столовую посуду, принадлежавшую ему как частному лицу, а также возвратит 5000 дукатов из своего жалованья, оставив лишь 2000 на личные расходы. Выразив надежду, что многие последуют его примеру, Лоредано покинул зал собрания, и очевидцы впоследствии писали, что старый дож был вне себя от горя и едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.
Между тем худшее было еще впереди. 27 апреля папа Юлий II выпустил буллу, не в пример более суровую, чем его дядя двадцатью шестью годами ранее. Венеция, провозглашал он, столь преисполнилась гордыни, что принялась изводить своих соседей и захватывать их земли, включая и те, что принадлежали Святому престолу; она дала убежище мятежникам, бунтовавшим против наместника Христа на земле; она попрала законы церкви и пренебрегла распоряжениями самого папы касательно епископов и прочего духовенства; она изгоняла священников из своих земель и бросила их в темницы; наконец, ради собственной выгоды она противостояла усилиям папы, когда тот пытался объединить все христианские народы в борьбе против неверных. Соответственно, понтифик предложил объявить о торжественном отлучении Венеции от церкви и наложить на нее интердикт, который дозволит любому другому государству или частному лицу нападать на республику и ее подданных, отнимать их имущество, препятствовать их перемещению, будь то по суше или по морю, и причинять им всевозможный ущерб, если в течение двадцати четырех дней республика не осуществит полную реституцию[261]
.С этим новым приговором Венеция обошлась так же, как и с предыдущим, – отказалась признавать его, запретила обнародовать его на своей территории и заявила (посредством прокламации, которую двое ее агентов пригвоздили к дверям собора Святого Петра) о своем намерении воззвать с апелляцией к церковному собору. Но республика оказалась в гораздо более сложной ситуации, чем во времена папы Сикста IV, а за папской буллой вскоре последовал еще удар, на сей раз в самом Риме. Не так давно в обмен на щедрые финансовые субсидии республике удалось заручиться поддержкой могущественной антипапской фракции во главе с Орсини; двое представителей этого семейства, как мы видели, состояли у нее на жалованье кондотьерами. Но слухи об этом дошли до ушей папы, и тот пригрозил обрушить духовные кары на все семейство. Пренебречь этой угрозой Орсини не могли. Папа не только потребовал от них немедленно прервать все связи с Венецией, но и запретил возвращать уже полученные деньги. К чести Орсини следует добавить, что они все же нашли тайный способ вернуть венецианскому послу 3000 дукатов.
Отчаявшись найти союзников, венецианцы предприняли еще одну попытку подкупить императора, предложив ему 200 тысяч рейнских флоринов и военную помощь в отвоевании Милана, но Максимилиан I не ответил и продолжал хранить молчание вплоть до начала боевых действий.