Венеция. История от основания города до падения республики

15 апреля 1509 г., всего через сутки после объявления войны, первые французские солдаты вступили на территорию Венеции. Венецианскими наемниками на тот момент все еще командовали кузены Орсини, сопротивлявшиеся давлению папы на их семейство не менее успешно, чем годом ранее – войскам Максимилиана I. Они дали французам яростный отпор и на протяжении первых трех недель, по-видимому, удерживали некоторое преимущество. Но 9 мая они так увлеклись грабежами в только что отвоеванном городе Тревильо, что не смогли помешать французам переправиться через Адду близ Кассано, всего в двух милях к западу. Сложилась критическая ситуация, и, когда кондотьеры начали обсуждать, как из нее выйти, разница в характерах между двумя кузенами, давно уже угрожавшая эффективности совместного командования, наконец дала о себе знать открыто и вылилась в катастрофическое расхождение во мнениях. Более молодому и безрассудному Альвиано не терпелось помериться силами с противником; осторожный Питильяно, со своей стороны, ссылался на указания из Венеции, в которых предписывалось избегать лобового столкновения, и предлагал набраться терпения и подождать. Как старшему из двоих ему бы, возможно, удалось настоять на своем, если бы на Альвиано, отводившего свою часть войска к югу, на более удобные и стратегически выгодные позиции, и дошедшего до деревни Аньяделло, французы не напали сами.

Приказ об этой атаке, по-видимому, отдал сам король Людовик XII. Мог ли Альвиано в таких обстоятельствах избежать сражения, да и стоило ли это делать – вопрос открытый; так или иначе, он и не подумал уклоняться от боя. Послав за срочной помощью к Питильяно, находившемуся от него всего в паре миль, он поднял свои отряды и артиллерию на холм над виноградниками и открыл огонь. Позиция, которую он занял, была несомненно выгодной. Де Шомон[262], французский вице-король Милана, дважды бросал свои войска в атаку: вначале – кавалерию, затем – полк швейцарских пикинеров; но оба раза виноградники и оросительные каналы мешали атакующим набрать разгон. Вдобавок скоро хлынул проливной дождь, и земля у них под ногами превратилась в настоящую трясину. Альвиано, со своей стороны, мог направить своих конников по твердому и пологому склону, а потому без труда отбил обе атаки и продолжал удерживать противника в долине, а тот оставался легкой и соблазнительной мишенью для венецианских пушек, хотя подобрать угол наклона стволов для прицельного обстрела сверху оказалось не так-то просто.

Если бы на этом этапе сражения Питильяно откликнулся на повторный призыв кузена и поспешил к нему на помощь, Венеция могла бы одержать решающую победу, и это возымело бы важные последствия для всей ее дальнейшей истории. Но Питильяно не пришел. В ответном послании он лишь подчеркнул еще раз, что считает желательным избегать сражения, и продолжал свой путь, как будто не понимая, что творится у него за спиной. Некоторое время Альвиано удерживал превосходство даже после этого, но затем на подступах к месту сражения внезапно показался сам король Людовик XII с основной частью своей армии, а французский арьергард в тот же момент внезапно ударил с тыла. Окруженные с трех сторон, итальянцы дрогнули. Два кавалерийских отряда в панике бежали; пехотинцы, которым бежать было некуда, пали под ударами врагов. Сам Альвиано, несмотря на страшную рану в лицо, героически сражался еще три часа, прежде чем был захвачен в плен.

В этой битве венецианцы потеряли около четырех тысяч человек, включая целый полк пикинеров, собранный в Романье кондотьером Нандо да Бризигеллой и погибший полностью, вплоть до последнего бойца. Но полную цену этого поражения, измерявшуюся не только в физических, но и в духовных потерях, еще только предстояло заплатить. Большая часть кавалерии уцелела, как и несколько тысяч пехотинцев под началом Питильяно, не принимавших участия в битве. Однако наемники всегда были ненадежны; в отсутствие мотивации, побуждающей сражаться национальные армии, такой как любовь к родине, стремление защитить семью, желание славы и почестей или хотя бы страх перед наказанием за трусость, они во все времена отворачивались от своих нанимателей, как только теряли надежду на быстрое обогащение или замечали, что ход войны повернулся в пользу противника. Вот и тогда Питильяно лишь беспомощно и (хочется надеяться) коря себя за несвоевременную осторожность наблюдал, как его покидает отряд за отрядом. Те немногие, что еще находились под его командованием, не смогли бы продолжать кампанию, даже если бы у них хватило на это духу. Оставалось только одно – со всей возможной поспешностью вернуться в лагуну.