Однако для Венеции потеря Виченцы и Леньяно, который сдался две недели спустя, была гораздо серьезнее и стала дурным предзнаменованием. Лига, с Максимилианом I или без него, оставалась сильна, ее войска передвигались с пугающей скоростью и обладали высоким боевым духом. Армия Венеции уступала им в численности и в военном искусстве и потому отходила. А ведь сезон военных действий едва начался; какие же еще несчастья случатся, пока он будет продолжаться? Падуе, конечно, следовало ожидать нового нападения; а если она падет, то каковы шансы сохранить материковое побережье лагуны? А если и его завоюют, останется ли сама Венеция такой же неприступной, как в прежние века? За последние двадцать лет она уже понесла невосполнимый ущерб. Ее торговля на востоке и ее империя на западе лежали в руинах. Ее честь осталась более или менее незатронутой, но она лишилась своей репутации. Финансовое положение было критическим и не имело перспективы улучшения. Враг стоял у ее ворот; какая у нее была надежда выжить?
И тем не менее среднестатистический нелюбопытный приезжий не заметил бы, что в городе что-то неладно. Никогда еще Венеция не выглядела столь величественно. В самый бедственный период своей истории, в мучительное десятилетие, когда уничтожение самой республики было как никогда близко, творческий гений венецианцев расцвел во всей полноте. Именно в эти годы семидесятилетний Джованни Беллини работал над одним из своих последних и самых красивых запрестольных образов в церкви Сан-Заккариа, а его брат Джентиле вместе с другими художниками занимался полотном «Чудо креста на мосту Сан-Лоренцо», которое сейчас находится в Академии; Джорджоне и Тициан, которым еще не исполнилось тридцати, вместе трудились над дворцом Фондако-деи-Тедески, покрывая его стены фресками, от которых, увы, не осталось и следа; Карпаччо написал девять безупречных полотен, прославивших скуолу ди Сан-Джорджо дельи Скьявони на весь мир; Пьетро Ломбардо и его сыновья добавляли последние штрихи к облику церкви Санта-Мария деи Мираколи, а Мауро Кодуччи заканчивал фасад церкви Сан-Заккариа, церковь Санта-Мария-Формоза и скуолу Сан-Марко и Сан-Джованни-Эванджелиста.
В это время Венеция стала интеллектуальным центром Италии. Всего через тридцать лет после того, как в 1469 г. дож Кристофоро Моро выдал книгопечатникам первое разрешение на работу, в городе было напечатано больше книг, чем в Риме, Милане, Флоренции и Неаполе, вместе взятых; а уже к 1490 г. репутация Венеции как литературного центра была такова, что великий римский книгопечатник и гуманист Теобальдо Пио Мануцио – больше известный как Альд Мануций – сделал ее своим домом, установил книгопечатные станки в Кампо-Сант-Агостино[266]
и взялся за дело, которым занимался следующие 25 лет, – за редактирование и публикацию всей классической греческой литературы. Редакционной коллегией была так называемая Академия Альдо, в которую входили некоторые из величайших ученых того времени и даже, в течение нескольких месяцев, Эразм Роттердамский, ставший верным другом семейства Мануцио, хоть он и считал подаваемую у них еду несъедобной. Успех этого предприятия был так велик, что к 1515 г., когда Альд умер, под его знаменитым оттиском в виде якоря и дельфина вышло не менее 28 авторитетных изданий греческих классиков. Кроме того, благодаря ему книги перестали быть прерогативой богатых – их продавали недорого и в немыслимых прежде количествах; немецкие и фламандские купцы из Фондако-деи-Тедески быстро наладили процветающую экспортную торговлю книгами в Северной Европе. Вся эта деятельность практически не прерывалась теми бедствиями, которые претерпевала республика в годы перед и непосредственно после создания Камбрейской лиги.