Венеция. История от основания города до падения республики

Венецианцы – богатые и бедные, образованные и обыватели – не разучились получать от жизни удовольствие. Как отмечает в дневнике Джироламо Приули, карнавал 1510 г. отпраздновали таким количеством представлений, фейерверков и маскарадов, что казалось, город вернулся в свой золотой век. На праздновании свадьбы Франческо Фоскари ди Николо и дочери Джованни Веньера, главы Совета десяти, за стол уселись 420 гостей, после чего началось тщательно продуманное представление с участием певцов и танцоров, театральных трупп, клоунов и акробатов, продолжавшееся до обеда следующего дня. Одежда, несмотря на периодически издаваемые правительственные указы, запрещавшие чрезмерную демонстрацию роскоши, становилась все более богатой и пышной. Многие историки прошлого полагали, что Венеция, всецело отдаваясь роскоши и удовольствиям, просто отчаянно пыталась забыть окружавшие ее несчастья, но этот взгляд не принимает в расчет традиционный характер ее жителей. Они ни о чем не забыли и не пытались забыть; когда 16 мая 1510 г. сильнейший шторм выбил огромное стеклянное окно в Зале Большого совета прямо во время заседания сената (оно проходило там из-за сильнейшей и нетипичной для этого сезона жары) и одновременно оторвал одно крыло у льва святого Марка на колонне Пьяццетты, многие из них, в том числе и историк Марино Санудо, поспешили счесть это мрачным предзнаменованием грядущей катастрофы. Однако венецианцы всегда обладали умением веселиться; на протяжении всей своей истории они любили красоту и великолепие и не стыдились своего увлечения ими. Утрата империи, крах торговли и даже угроза уничтожения любимой республики не являлись для них достаточной причиной, чтобы изменить вековым обычаям. Наоборот, если уж Венеции суждено умереть, то пусть она погибнет так, как жила, – благородно и ярко.

32 Смена союзников (1510 –1513)

Эти французы испортили мне аппетит… Воля Господа в том, чтобы освободить Италию из рук французов.

Юлий II, цитата из письма венецианского посла (Санудо X, 369)

Но Венеция не умерла. Выступавшие против нее силы внезапно словно рассыпались. Максимилиан I, несмотря на свои обещания, после бесконечных отсрочек и увиливаний продолжил, как выразился Эразм, «дремать у камина» и больше не появился на поле боя. Короля Людовика XII сильно выбила из колеи смерть в мае кардинала д’Амбуаза – его ближайшего советника и движущей силы всей итальянской политики. Однако самым важным фактором был не германский император и не французский король, а папа римский. К середине лета 1510 г. в нем совершилась резкая перемена и определились его новые склонности. Он поквитался с Венецией, и теперь настала очередь Франции.

По любым объективным меркам папа Юлий II повел себя низко. Побудив французов взяться за оружие против Венеции и бессовестно манипулируя ими в собственных целях, он отказал им в награде, которую сам же и обещал, и выступил против них со всем неистовством и злобой, которые прежде демонстрировал по отношению к венецианцам[267]. Не удовольствовавшись этим, он вновь начал переговоры с императором в попытке настроить Максимилиана I против его бывшей союзницы. Более поздние апологеты любили повторять в защиту папы его утверждение, будто высшей целью для него было освобождение Италии от иноземных захватчиков (в этом он, кстати, совершенно не преуспел); это утверждение было бы более убедительным, если бы изначально он сам не привел туда этих самых захватчиков с целью усмирить единственное итальянское государство, обладавшее значимыми размерами и действительным влиянием.

В любом случае для внезапной смены политики был другой повод – возможно, менее идеалистический, но зато гораздо более неоспоримый. Объединив Папскую область, Юлий II возжелал расширить ее, присоединив герцогство Феррара. Герцог Альфонсо, безусловно, пригодился ему за последний год, но теперь превратился всего лишь в представителя французского короля, и связи между ними становились теснее по мере отдаления папы. Его солеварни в Комаккьо напрямую конкурировали с солеварнями папы в Червии; и наконец, будучи мужем Лукреции Борджа, он являлся зятем Александра VI – этого факта в глазах папы Юлия было более чем достаточно, чтобы его осудить.

И все же, сколько бы мы ни спорили о качестве или мотивах коварной политики Юлия II, ясно одно: он был главным архитектором унижения Венеции и вдруг внезапно стал ее спасителем. Он не только выступил в роли влиятельного заступника, в котором она так отчаянно нуждалась, но и взял на себя главную инициативу. Отныне республика могла удалиться со сцены, и можно себе представить, с каким облегчением она это сделала. Она больше не была главной героиней. Война теперь шла в основном между папой и королем Людовиком XII, и с этого момента в задачи Венеции входило лишь оказание той помощи, которую она могла предоставить своему неожиданному новому союзнику.