Венеция. История от основания города до падения республики

Когда выборщики числом 41 человек собрались 10 апреля 1631 г. для избрания преемника Николо Контарини, результатом, против всякого обыкновения, оказалось заранее известное решение. 65-летний Франческо Эриццо был молод для дожа, но на посту проведитора армии, который он принял от опозоренного Заккарии Сагредо после катастрофы при Валеджо, он произвел на правителей глубокое впечатление тем, что всего за несколько месяцев сумел вдохнуть новую жизнь и дух в разбитые и деморализованные войска. Так что синьория была настолько уверена в его избрании, что еще до выборов вызвала его из Виченцы, где он следил за возведением новых укреплений; и в конечном итоге их уверенность оказалась вполне оправданной. Кроме него рассматривалась всего одна, несколько противоречивая кандидатура, но при первом же голосовании выборщики явно продемонстрировали свои предпочтения: Франческо Эриццо набрал 40 голосов, Раньеро Дзено получил один.

В пути нового дожа задержал небывало высокий уровень воды в Бренте; один из мостов пришлось разобрать, чтобы его барка могла пройти по реке, и он прибыл в Венецию лишь 11 апреля, однако в самое подходящее время. Через два часа после его приезда пришли вести из Кераско, которых давно ждали подданные дожа: был подписан договор, и в Италии снова воцарился мир. Обладая сравнительно скромными средствами, Франческо, должно быть, испытал облегчение, узнав, что из-за чумы все излишние публичные сборища находились под запретом, так что у него нашелся законный предлог отказаться от традиционной процессии по главной площади, которая вышла бы для него и затруднительной, и дорогостоящей.

Везение Эриццо на этом не закончилось. По мере того как становилось теплее, число жертв чумы росло – все знали, что так и будет; однако еще до середины лета их количество внезапно стало снижаться. Вскоре даже самые пессимистично настроенные жители города поняли, что эпидемия пошла на убыль, и 28 ноября магистрат здоровья (Magistrato della Sanità) уполномочил дожа издать долгожданную прокламацию, что Венеция вновь избавилась от заразы. Впервые с начала эпидемии на улицах появились толпы народа; затем все горожане последовали за процессией, которая медленно обошла церковь Сан-Моизе и двинулась к мосту из лодок, ведущему через Гранд-канал туда, где еще только строилась великолепная церковь Лонгены. Благодарственная служба прошла в возведенном для этой цели временном деревянном помещении, и вся церемония стала еще одним из тех ежегодных событий, которыми и по сей день так приятно полон венецианский календарь.

В течение следующих 12 лет царил мир. Это тем более примечательно, что все еще бушевала Тридцатилетняя война и Венецию со всех сторон пытались в нее втянуть. Ее дипломаты были заняты как никогда, а сенат, коллегия и Совет десяти заседали, казалось, беспрерывно. Тем не менее им как-то удавалось придерживаться золотой середины, и пока весь остальной континент разрывало на части, Венеция оставалась в спокойном центре урагана. В 1642 г. произошли недолгие волнения, когда в результате местной ссоры, которая не должна нас занимать, папа отправил оккупационные войска в герцогство Пармское, и Венеция вынужденно заключила оборонительный альянс с Тосканой и Моденой. В следующем году трем союзницам пришлось фактически вступить в войну, во время которой они нанесли значительный ущерб сухопутным силам папы и его торговым судам. Однако эти столкновения продлились меньше года, и в марте 1644 г. в Ферраре был подписан мирный договор, основанный на компромиссе, в разумной степени удовлетворявшем все стороны.

Однако с точки зрения Венеции заключение мира едва не запоздало. В октябре того же года произошло событие, за которое Венеция не несла ответственности даже частично, но он втянул ее в войну, которая продлилась четверть века и лишила ее самой ценной колонии – острова Крит. Рано или поздно это столкновение было неизбежным, и Венеция наверняка знала это: Крит слишком заманчивая добыча, а турки – слишком алчные противники, чтобы обладание островом и дальше никто не оспаривал. И все же первое нападение турок кажется иронией судьбы, поскольку оно стало результатом намеренной провокации со стороны слабой страны, которая больше всех (после самой Венеции) потеряла от сдачи последнего христианского аванпоста в Восточном Средиземноморье.