Венеция. История от основания города до падения республики

Это войско прибыло на Крит в начале декабря и обнаружило, что венецианцы находятся в более отчаянном положении, чем когда-либо. Султан начал терять терпение, и великий визирь Ахмед-паша, который, понятное дело, желал сохранить голову на плечах, отправил к острову дополнительные войска и взял на себя командование, сказав солдатам, что они не отдохнут, пока не возьмут Кандию. К счастью, сильный дождь задержал их осадные мероприятия, так как наполнял траншеи почти с той же скоростью, с которой они выкапывались, но турки принялись строить длинный мол прямо у входа в гавань, угрожая тем самым отрезать главный путь снабжения венецианцев. Франческо Морозини, новый главнокомандующий флотом, за время летней кампании потерял 600 офицеров и 7000 рядовых, при этом вспомогательные войска, присланные союзниками, были еще более бесполезны, чем приплывавшие в прежние годы; немногочисленные корабли, отправленные папой и несколькими итальянскими государствами, уплыли домой с наступлением осени и по пути случайно встретились с маленькой итальянской эскадрой, которая была обещана к лету, однако вышла из своего порта лишь в сентябре. Узнав от итальянцев (которые очень хотели оправдать свое раннее отплытие), что кампания до конца года приостановлена (на самом деле ничего подобного не произошло), испанцы тут же с большим облегчением развернулись и отправились восвояси.

Когда молодые французы прибыли на Крит, Морозини поручил им оборону одного из внешних бастионов, обращенных к суше. Они отказались, заявив, что они не для того проделали долгий и нелегкий путь на Крит, чтобы ползти по грязи к какому-то форпосту, а потом терпеливо и молча ждать там, пока турки устроят новую атаку. Вместо этого они потребовали совершить общую вылазку, которая, по словам одного из них, «вынудит врага снять осаду». Морозини, будучи разумным человеком, запретил им совершать что-либо подобное. Он уже произвел дюжину вылазок, ни одна из которых не дала долгосрочных результатов. Оставшихся у него людей (на тот момент их было меньше 5000) едва хватило бы для защиты брешей в стенах, которые регулярно появлялись стараниями турецких подрывников. Однако аргументы Морозини остались без внимания. Как выразился один из французских историков[342]:

Мсье де Ла-Фейяд стремился лишь к энергичным действиям и личной славе; его мало заботила потеря 700–800 венецианцев при условии, что по возвращении во Францию он сможет насладиться почестями как человек, совершивший героическую вылазку на Крите. Уехав с места событий, он бы мало огорчился, узнав, что город потерян из-за нехватки защитников.

Когда де Ла-Фейяд увидел, что главнокомандующего не уговорить, он, громко сетуя на робость венецианцев, заявил о своем намерении самостоятельно пойти в атаку без всякой поддержки; это он и сделал 16 декабря, символически вооружившись хлыстом, во главе войска, численность которого, согласно хронике, составляла уже не 500, а 280 человек. Турки оказали яростное сопротивление, однако французы, несмотря на все свое безрассудство, проявили почти нечеловеческое мужество и оттеснили турок на целых 200 ярдов, удерживали отвоеванную территорию в течение двух часов и убили около 800 солдат противника, прежде чем прибывший свежий батальон янычар вынудил их отступить. Граф де Вильмор, граф де Таван и еще около 40 человек были убиты, более 60 получили серьезные ранения, в том числе и маркиз Обюссон. Сам де Ла-Фейяд, у которого кровь лилась из трех полученных ран, вернулся в безопасное место последним.

Все это было великолепно, но ничем не помогло Венеции и Криту. Когда стычка закончилась, юные герои не смогли достаточно быстро покинуть город. Они отбыли через неделю, хотя многие из них (даже те, кому удалось уйти невредимыми) больше не увидели Францию – они прихватили с собой бациллу чумы.

Вскоре после того, как выжившие высадились в Тулоне, из Франции в Кандию отправилось еще одно войско, гораздо более многочисленное, профессиональное и хорошо вооруженное. Венецианскому послу во Франции Джованни Морозини (родственнику главнокомандующего) наконец удалось убедить Людовика XIV серьезнее отнестись к своим христианским обязанностям, и весной 1669 г. первый значительный вклад французского короля в войну был готов: 6000 солдат, 300 лошадей и 15 пушек, погруженные на 27 транспортных судов, которые шли в сопровождении 15 военных кораблей. Но даже в этом случае Людовик попытался скрыть от турецких друзей свое вероломство: флот плыл под флагом, на котором были не геральдические лилии, а перекрещенные папские ключи.