Венеция. Карантинные хроники

Каждый барельеф сродни тем помпейским гипсам, которые придумал делать археолог Джузеппе Фиорелли в 1863 году, когда с объединением Италии он был назначен возглавлять раскопки. Истлевшие под слоями окаменевшего пепла и лавы тела давно превратились в пустоты. Но достаточно было просверлить отверстие и залить эти пустоты гипсом, чтобы получить точный слепок.

Залить бы и эти. Но не гипсом, а живой водой.

Спритц тянет меня куда-то к задам театра Ла Фениче и поднимает лапку у самого артистического входа.

А потом выплыли они – процессия из четырех уток. То ли мать с подросшими детьми, то ли просто злостные нарушители карантина, собравшиеся вчетвером вопреки всем правительственным указам. Торжественно прокрякав небольшую арию, они медленно удалились за сцену сегодняшнего дня.

Дома я прочла, что введены новые санкции за нарушение режима ограниченных перемещений – штрафы теперь от 300 до 4000 евро, но что все же предложение про карантин до 31 июля не было принято.

Впрочем, утки были уже далеко.

День восемнадцатый

Тебе сегодня 1599 лет, а ты все красавица.

Я напишу это еще и еще, ибо от повторения слова любви не бледнеют, а обретают новое дыхание.

Я люблю тебя ежедневно: и когда иду за хлебом, и когда выхожу с собакой; и когда ты и вправду тишайшая, и когда ты кружишься в вихре карнавалов и биеннале, и когда ты таешь в тумане, и когда идешь по колено в воде. Я люблю тебя всякой. Я люблю тебя на ощупь. Я люблю, когда под пальцами опадает штукатурка, обнажая кристаллики соли. Я люблю тебя на вкус. Люблю твой ветер, который колышет белье. Я люблю, как падает солнце на твои шероховатые стены. Люблю твои тени. Особенно тени на воде. Я люблю заглядывать в случайно приоткрытую дверь и видеть угол твоего внутреннего сада. Я люблю смотреть на дно твоих зеленых глаз и видеть в них отражения стрельчатых окон и возвращенный отсвет воды, перебирающей нити света на арках твоих мостов.

И сегодня, опустошенную и затаившуюся перед неизвестным, притихшую, я люблю тебя не меньше.

Ты пережила не один, а десятки карантинов. А мы с тобой вместе – первый.

В эти парадоксальные дни гуманистического насилия – когда ради права на жизнь мы запираем себя сами – мы не соберем шумных празднеств. Лишь голуби будут тихо бормотать на твоих пустых площадях, гулко отдаваться редкие шаги да звонить колокола, собирая не-прихожан на не-мессы.

Лучи солнца и резкий холодный ветер тебе тоже к лицу. 25 марта 421 года в день Благовещения началась твоя жизнь в лагуне. Чем порадуешь ты нас 25 марта 2020 года, в свой день рождения? Какую весть принесут твои волны? Одинаковые люди с лицами-масками спешат нырнуть в свои норы. Кто-то останавливается у газетного киоска. Gazzettino, Nuova, La Reppublica, La Stampa, Corriere. Чего изволите? Бесплатные маски? Да, раздаем, как велели, но уже кончились, ждите завтра.

Я устала от масок. Я не хочу открывать газет. Я не хочу читать о смерти в прямом эфире. 58-летний профессор вел онлайн-занятие, два раза кашлянул, отошел к окну… дальше реанимобиль, попытки вернуть к жизни и бесстрастный айпад, который продолжал все это транслировать студентам. Я не хочу видеть кривые и не хочу открывать фейсбук, чтоб снова читать о средней статистике смертности, которая-де сейчас даже ниже, о фейках, истериках, заговорах, рецептах. Я не хочу читать новостей, но я открываю и читаю. Зачем? Потому что мы одно. И этот воздух, воздух вешний… мы дышим им вместе. Сегодня это не метафора, а вирусология. В Венето снова рост эпидемии, но в Венеции он значительно меньше, наоборот, сегодня впервые нулевой прирост в реанимациях. Может, потому что мы остров. Еще один парадокс.

No man is an island entire of itself,
every man is a piece of the continent,
a part of the main.
If a clod be washed away by the sea,
Europe is the less…

“Нет человека, который был бы как остров, сам по себе: каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа…”

Сейчас в охваченной эпидемией Европе и на осажденном острове эти хрестоматийные строки Джона Донна звучат пронзительно актуально. Почему-то мне кажется, что результатом этой пандемии будет вовсе не развал и разграничение, а, напротив, новая солидарность.

Она ощущается как живое тело. Венеция и подавно. Диккенс (еще один страстный венециефил) в своих “Картинах Италии” в опыте, близком к откровению, одним из первых отождествил ее с собой. Из переписки: “…and diving in again, into vast churches, and old tombs – a new sensation, a new memory, a new mind came upon me. Venice is a bit of my brain from this time” (“…и снова наверх, в сияющее, неизъяснимое колдовство города, и знакомство с обширными соборами и старыми гробницами – все это одарило меня новыми ощущениями, новыми воспоминаниями, новыми настроениями. С этого времени Венеция – часть моего мозга”[24]).