Чтобы попасть из Сан-Поло к знаменитому, но, честно говоря, не вызывающему доверия мосту Академии (представьте себе мост из спичек, только из очень
Стеф, Джиневра и я поднимаемся на мост, на самый его верх. Небо и вода одного цвета — в серебристых крапинах, как старинное зеркало, цвет мягкий и приятный для глаз. Я смотрю, как плещет вода о берега Большого канала, и ощущаю, как она болезненно завораживает меня.
Я успела перезнакомиться с массой друзей и приятелей Стефании, все они как на подбор личности творческие, жизнерадостные, деятельные, открытые, подобно самой Стеф, и все весьма дружелюбно относятся ко мне. Однако заводить новые дружбы не так-то просто. Все тормозит Стеф, которая то и дело пытается переводить для меня разговор. После всех ее титанических усилий чаще всего оказывается, что обсуждаемая тема мне нисколько не интересна.
— Нет, извини, я все-таки хочу перевести это для тебя на английский, — говорит моя подруга. — Бойфренд ее сестры жить, то есть живет, в Германии, и он собирается приехать через месяц. Они хотят поехать на машине во Флоренцию или в Тоскану, вот мы это и обсуждаем.
— Понятно! — киваю я и делаю заинтересованное лицо.
— Прости, — извиняющимся тоном обращается ко мне Стеф, переведя несколько скучнейших фрагментов разговора. — Теперь мне придется говорить по-итальянски, потому что я хочу рассказать смешную историю с игрой слов.
— Вперед! — говорю я. — Рассказывай самое интересное по-итальянски.
Стефания покупает мне «шприц», здешний популярный напиток; невзирая на мои протесты, она платит практически за все. «Шприц» — полупрозрачная жидкость оранжевого цвета — подается с оливкой, и, как объяснила мне подруга, его нужно пить ранним вечером.
— Нравится? — спрашивает она.
Все взгляды устремлены на меня. Мы сидим в баре на открытом воздухе, пока сгущаются сумерки.
— Ну, как сказать… — Я издаю дебильный смешок: — Прости, не могу тебя порадовать: боюсь, по вкусу это точь-в-точь английская микстура от кашля. Так что вкус мне нравится, но пить не хочется — напоминает аптеку.
Мы рассматриваем официанта, бледного узколицего мальчика с длинными темными волосами, темными глазами и плотно сомкнутыми губами, как на портретах Элизабет Пейтон. Сходимся во мнении, что парень хорош собой, только уж очень зажатый.
— Знаешь, а он русский, не итальянский мальчик, — говорит Стефания. — И он немного выделывается, тебе не кажется? К чему эти театральные представления всякий раз, когда мы заказываем кофе?
Она расспрашивает, что я успела понять о венецианцах. Замечаю, что лондонцы, на мой взгляд, все же демократичнее и вежливее; к тому же у нас больше уважают личное пространство других людей — хотя, может быть, и из страха, что в противном случае тебя убьют. Например, я наблюдала, как венецианская леди семидесяти с лишком лет, стоя посреди вапоретто, не уступила ни пяди (буквально) двум молодым китайцам, между которыми болталась чудовищных размеров сумка. Она застыла как памятник, расставив полные ноги в модельных кожаных лодочках, даже не думая посторониться. Глаза на ее обильно накрашенном, чтобы не сказать размалеванном, лице были бесстрастно прикованы к пейзажу за окном. Парни поглядывали на нее в изумлении, но ей это было как с гуся вода.
— Не забывай, у нас маленький городок, и у людей, которые здесь живут, соответствующий менталитет. Они не любят чужих, особенно туристов, — говорит Стефания.
— Но есть и хорошее: мне кажется, в вашем городе нет ничего некрасивого, — продолжаю я, — разве что граффити в новом квартале у побережья.
— А это в основном дело рук десятилетних ребят, вообразивших, что они в Нью-Йорке. Им немного обидно жить в таком месте, как Венеция… Счет принесли, — мрачнеет подруга, глядя на меня. — Давай начинай прения.
— Ради бога, Стеф, позволь мне заплатить.
— Нет. Ты у меня в гостях.
— Что ж с того? Ты слишком дорого платишь за то, что позволила мне вторгнуться в твое личное пространство на столько дней.
— Да тут и говорить не о чем, всего пять евро.
— Вот именно! Так и позволь мне их заплатить!
— Нет, нет, Бидиша, кроме шуток…