Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Над лунной негой волн, в ладье, под тайной маски,
Моя Печаль поет при плеске баркарол,
И лютни звон струит свой палевый Пактол
В опаловую даль, где, млея, тонут краски…

Моя Печаль молчит, бледна от нег и пляски;

Ей плещет буйный хор с ликующих гондол;
Жестокость в кудри ей, с извивом жадной ласки,
Вплетает алых роз стожалый ореол.

Но Жалость юная с подругой делит розы,

Багрит венец лилей и льет с улыбкой слезы…
А с брега, мертвый взор вперив на дальний челн,

Тень, погребальные влачащая одежды,

Белеет, – и на зов покинутой Надежды
«Прости!» – звучит ответ над лунной дремой волн.

Колыбельная Баркарола

В ладье крутолукой луна
Осенней лазурью плыла,
И трепет серебряных струн
Текучая влага влекла —
Порою… Порою, темна,
Глядела пустынная мгла
Под нашей ладьей в зеркала
Стесненных дворцами лагун.

Не руша старинного сна,

Нас г'oндола тихо несла
Под арками черных мостов;
И в узких каналах со дна
Глядела другая луна,
И шелестом мертвых листов
С кормою шепталась волна.

И Та, что в тебе и во мне

И розой меж нами цвела,
Сияла, как месяц, светла,
Порою в ночной вышине,
Порою в глубокой волне;
Таилась порою, и мгла,
Казалось, ее стерегла;
Порою лучилась, бела,
В небесном, воскресном огне.

Лагуна

Над бледным саваном недвижимой лагуны,
Мрача покой небес и млечный кругозор,
На брег отчаянья дерев нагой позор
Зовет уснувший гром и летних гроз перуны.

Угрозой черною над краем черной дюны

Стоит зима дубов, и в страхе ловит взор
Окостенелых мышц чудовищный узор,
Ожесточения страдальческие руны…

Чуть плещет низкий вал в прибрежном тростнике.

Вися над бездной, челн колеблет вдалеке
Свой образ, вод стеклом незримым отраженный.

И, тенью царственной означив небосклон,

Встает туманный град в дали завороженной,
Как гордой памяти неусыпимый сон…

Димитрий Иванов

«В голубом эфира поле…»

[В голубом эфира поле
Ходит Веспер золотой, —
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.]

Догаресса молодая

И печальна, и бледна,
На лагуны взор бросая,
Смутно думает она:
«Пусть в любви немало горя, —
Без нее не красен свет,
И с самим супругом моря
В пышном блеске счастья нет»,
И грустит, еще не зная,
Чем ей мрачный рок грозит,
Догаресса молодая,
И угрюмый дож молчит.

Юрий Иваск

Святой Марк

Змеино-зелено и львино-золотисто,
И по-фазаньему, павлиньему пестро,
Но все притушено и лиловато-мглисто,
И вдруг из сумрака колонное ребро.

Не утро и не день, не ночь, а вечный вечер:

Последние лучи и первая свеча.

Июль 1960 г.

Венеция