Венок для незнакомки

Крым не тайга, здесь гораздо уютнее. Мы шли по холмам, мимо редких кустиков и сосенок. По приветливой травке. Обходили скалистые утесы. Хорошая беседа сокращает дорогу, но мы почти не разговаривали, поэтому тянулись целую вечность, пока не уперлись в стену кустарника. Неподалеку шумел прибой, кричали чайки, доносился гул цивилизации.

— Сбиться не могли, — пожал плечами гэбэшник. — В этих краях единственная бухта — Робинзона. Я не был в ней целый год, в принципе она не должна переехать.

— Эта бухта чем-то знаменита? — поинтересовалась я.

— Да нет, ничем. Если за год не произошли изменения... Песочек там особенно красивый. Теплый такой.

Он раздвинул ветви и помог мне пробраться через карликовые деревца, усыпанные овальными кожистыми листочками. Мы уткнулись в какую-то каменную изгородь — вроде тех лабиринтов, по которым я уносилась от «папика» с «сынулей», только более плотную. Предстояло либо идти в обход, либо пытаться перелезть, рискуя последним здоровьем.

— Пойдем в обход, — вздохнул Вадим. — Должно же это несчастье где-то кончиться.

— Эй! — раздалось у нас за спиной. — Вы что, новенькие? Сюда проходите, здесь тропа.

Мы резко обернулись, он даже бросил руку за спину... Но так и оставил ее под ремнем, на шершавой табельной рукоятке. Мы онемели от изумления. Из кустарника выбралась абсолютно нагая девица в шлепанцах — крутобедрая, со взбитой шевелюрой. Когда мы обернулись, она одной рукой чесала попу, другой указывала прямо перед собой. Убедившись, что мы ее услышали, девица мазнула глазками по Вадиму, игриво вильнула кормой и скрылась.

Мы посмотрели друг на друга. Помолчали. Поняли по глазам, что каждый увидел примерно то же, что и другой.

— Что думает по этому поводу всезнающий чекист? — спросила я.

На мой вопрос был единственный правильный ответ: мол, когда видишь эта, то вообще перестаешь о чем-либо думать. Он и ответил примерно так, не покривив душой. Потом добавил, что следует воспользоваться указанным проходом, поскольку неизвестно, во что выльется «объездная» дорога, а выйдя к бухте, уже не промажешь, и минут за сорок мы дойдем до Жемчужного.

По узкой, снаружи почти невидной тропе мы вышли к бухте. И за первыми же камнями, в тени развесистой белой акации, напоролись еще на одно потрясающее явление.

В самом действии, свидетелями коего мы стали, не было ничего возмутительного. Тем более неестественного. Нормальное, заурядное действие. По-английски говоря — акт. На подстилке раздувающимися ноздрями вверх лежало существо мужского рода и ничего не делало. На нем в позе наездницы восседало существо женского рода. Оно и выполняло за мужика всю трудную работу. Причем делало это вдумчиво, с интересом. Буря в от ношениях полов еще не грянула, поэтому на самом кончике носа у существа женского рода скромно покоились очки. Не такие, что для пляжных понтов, а для людей с ослабленным зрением. Возможно, в параллельной жизни существо работало либо библиотекарем, либо учителем музыки.

Заметив, что кто-то идет, верхнее существо проявило зачаток разума, чуть скосило глаза (нижнее существо никак себя не проявляло, возможно, оно было резиновое). Мы остановились, остолбенев. Девчонка сделала умоляющие глаза:

— Ребята, ну вас на фиг, проходите. Сейчас начнется...

Мы чуть не побежали, пока не «началось». За акацией Вадим неожиданно остановился, повернул ко мне разгоряченное лицо. На загорелом лбу парня играли солнечными зайчиками бисеринки пота.

— Влипли, Лидия Сергеевна, — заговорил он возбужденно, — раньше здесь ничего подобного не было... Хотите вернемся? Обойдем это поле разврата? Подумаешь, часок потеряем, ничего страшного.

И тут вдруг в моем мозгу вспыхнуло словосочетание «бухта Робинзона». Его произносила Соня Зырянова сегодняшним утром в связи с «недавно открывшимся» под эгидой мафии пляжем любви — эдаким теплым местечком, где все поголовно предаются пороку. Повального соития здесь, впрочем, не наблюдалось (было бы странно заниматься этим в режиме нон-стоп). Но даже увиденное повергло меня в шок. Это было очень красивое местечко. Мыс на востоке служил частичным волноломом: волны с моря набегали до предела сплющенные, гладенькие. Золотистый пляж замыкали скалы, образуя почти идеальный полукруг. Народу хватало — и в воде, и на суше. Мы брели через пляж, привыкая к новизне. Одежды на присутствующих почти не было (в основном шляпки, панамки, у кого-то пляжная обувь), но отличие от нудистского пляжа, разумеется, было. Главное — на нудистском пляже никто не занимался любовью. Там не было откровенных поз и прилюдных эякуляций. Там все было чинно. В бухте Робинзона позволялось все! Даже однополые и групповые соития!

Наплевать на все! Не хочешь присутствовать — убойся и уйди. Не приветствовалось лишь одно: домогаться человека, вас не хотящего! Тоже своего рода кодекс, правда максимально упрощенный.