Венок Петрии

Кто знает, какого рожна Витомиру надоть было, чем плоха была ему Милияна, токо, думается мне, не нравилось ему, что рожала она одних девчонок. Три раза рожала Милияна и все три раза девок приносила. Бог так хотел. Не судил им мальчиков иметь.

А тут — было это, дай бог память, в пятидесятом, кажись, назад тому лет двадцать с лишком — она снова забеременела.

Поначалу, может, она того и хотела. Может, надеялась, что мальчика родит и мужа удоволит. А потом опамятовалась, вспомнила, что уж три раза так надеялась и все три раза обманывалась. Испужалась, понятно, до смерти.

И — дурная голова бабья — побежала к соседке Полексии, чтоб та ее от тяжести избавила. Ничё лучше не придумала.

А это все равно что волка поставить овец стеречь. Полексия и Алекса в ту пору люто враждовали с Витомиром, и было из-за чего, я тебе опосля расскажу. Но ей, видать, некому было довериться, а может, и понадеялась, что вражда уж стихла. Было да сплыло, не весь же век враждовать? Время прошло — прикидывала она про себя, а какое там, брат, прошло, всего-то месяца четыре минуло, — и небось все уж сгладилось да забылось.

А на поверку вышло, ничё не сгладилось и не забылось.

Вот и получилось то, что получилось.

Выбрала Милияна день, когда обоих мужей дома не было, перескочила ограду и к Полексии. Вошла в летнюю кухню, где раньше старики жили.

Так и так, рассказывает она Полексии. Похоже, понесла я, помоги, мол, господом богом прошу. Ослобони. Я заплачу, как положено.

«Конешно, — говорит Полексия, — конешно, хорошая моя, как не помочь? Счас же и помогу, ты и не охнешь». Поставила она кастрюлю на плиту. Вымыла свои рученьки, ко всему способные, вытащила банку с чистым жиром. И давай ее мутыжить.

Трет она ее, трет. Опосля кулаком как нажала и быстренько пупок перетянула. Под конец завсегда пупок выворачивают и перетягивают, ну вроде бы замыкают. Иначе как же?

И все, натянула ей рубаху на живот. «Вот так, — говорит. — Отдохни малость. Теперича, милая, плод сам собой выйдет, поминай как звали. Хочь ребенок-то, бедненький, уж шевелился.

Полежала Милияна, полежала. Ничё на себе не примечает, ничё не болит.

Пошла потихонечку домой. И давай ждать, что будет. Проходит день и ночь, ничё. Проходит другой день, опять ничё. Ждет баба третий день, и опять впустую. Кликнула она Полексию. «Как же это, Полексия? Ничё ишо нету». «Ничё, милая, не боись, так надоть. Выйдет, не боись. Тогда и спасибо мне скажешь, платок купишь». И смеется.

Милияна головой покачала. Господи, думает, три платка куплю, токо бы все ладно кончилось. Дак чтой-то не похоже.

Вернулась она домой. Ждет день, а там и другой, и третий. И все впустую, ничё из ей не выходит.

Ждет опять два дня. И опять ничё. Нет как нет. Тут уж баба всполошилась не на шутку. Страх ее взял.

Снова она выглядывает через ограду, чтоб обоих мужей дома не было, и бегом к соседке.

«Ради бога, Полексия, — говорит, — ведь неделя прошла, а ничё нет. Что ж это такое, что ты мне там изделала?»

А Полексия знай хлопочет по дому, она завсегда в работе. Обтерла руки и ладони прижала ей к щекам.

«А ты, милая, роди его! Трех дочек родила, теперича сыночку черед заступил. Роди его, милая!»

Ничё Милияна не поняла, рази такое поймешь? Что делать? Одно осталось, бежать домой и биться головой об стену, коли ума достало помочи у Полексии искать.

День за днем идет, а у Милияны ничё нету и не приметно, чтоб чтой-то в ей росло. Щупает себя, несчастная, кажную минуту, как дома никого, станет перед зеркалом в чем мать родила и оглядывает себя. И ничё приметить не может. Как было, так и есть. Брюхо какое-никакое есть, не скажешь, что нет, но ведь и не растет, как бы надобно было, и ничё в ем не шевелится, как бы положено. Кабыть там ничё и не было! А ведь было, господи, ишо как было!

Помирает от страху баба. Не знает, как быть, куда податься.

На Полексию уж рукой махнула, поняла, что та с ей изделала. Но кому теперича довериться, у кого искать избавления? Поздно спохватилась, несчастная.

4

А мы с Милияной когда-то душа в душу жили, напоследок чуть похуже стало. Сторонюсь я ее в последнее время, правду тебе сказать.

Хорошая она баба, честная, все для тебя сделает, но с мужем не заладилось у ей. Срамота у их здесь месяца четыре назад приключилась, весь поселок языки чесал. И спросить у ей неловко, что у их там такое, и молчать, будто ничё не знаешь, тоже неладно, да и слушать охоты нет, коли сама начнет рассказывать. И Витомир, муж ейный, с нами был хорош, не скажешь, что плох, и с Мисой моим ладил, хочь и любил позадаваться. Что есть, то есть.

Прибегает, значит, как-то ко мне Милияна. Я, помню, цыплят кормила.

«Петрия, — говорит, а сразу видать, чтой-то плохое стряслось, — зайдем-ка в дом».

А что вышло у ей с Полексией, я и знать не знала.

Бросила я затируху, что цыплятам приготовила, пошли.

Сели.

Так вот и так, рассказывает Милияна. Была у Полексии, терла она меня, почитай две недели прошло, а ничё ишо нет. Не знаю, как и быть.

Я так и всплеснула руками.