Венок Петрии

Первым попом в ихней церкве был отец Франя. Хороший, говорят, человек был, моя бывшая соседка Косана у его в доме работала, так она рассказывала, что собственными своими глазами видала, как он в нужник бросил охапку каких-то бумаг. Она спросила, чего это он бросает, а он говорит — в этих бумагах написано супротив шахтеров и шахтерского профсоюза, прислали ему их, а он не хочет нашим людям вредить.

Не знаю, правда это иль нет, за что купила, за то и продаю.

Но главное, перед самой войной отца Франю сместили, и он уехал. Опосля войны говорили, что, как немцы пришли, он подался к партизанам и тепереча будто в Загребе министром стал.

На место отца Франи поставили другого попа.

Его я тоже не видала, тогда я здесь не жила. Но он, люди сказывали, связался с этим проклятым шпиёном и гестаповцем Карлой Верлогером из Ш. и со швабами, что на шахте работали, предателями, и, когда в сорок первом этот Карла пошел насильничать, как разбойник на большой дороге, убивать людей, ни сном, ни духом не виноватых, а швабы-чернорубашечники с пауком этим на рукавах начали на шахтах запугивать наших людей, затаскивать их в подвалы и бить их там до полусмерти, однажды ночью из лесу потихоньку спустились партизаны и прикончили этого попа.

Тут же прикатил в Окно Карла с отступниками своими и карательным отрядом. Они тогда сожгли много домов и тринадцать человек убили. Говорили, что приказ был убить десятерых, за ихнего попа, значит, десять наших, но в спешке они на троих обсчитались.

С тех пор нового священника и не присылали. Нынче тут ни одного шваба не сыщешь и католического попа тоже нету.

Вот и выходит, ни одного попа — ни нашего, ни католического нет, что будешь делать? Я и решила иттить к валашке Анне в Нижнее Окно.

Она мне один раз уж помогла. Ртутью я была отравленная, она меня из мертвых подняла.

Сорвалась я и помчалась прямиком из Верхнего Окно в Нижнее.

Рассказала я ей вое как есть.

«Сделала я, — говорю, — одну промашку и пришла к тебе за советом. Третьего дня был Святой Врач, а я забыла и сажала в тот день капусту, будь она неладна. Что мне теперича делать?»

Выслушала она меня. Головой покачала.

«Видит бог, — говорит, — немалая это промашка. Опасный святой».

«Знаю», — говорю.

Задумалась она.

«Я тебе такой совет дам, — говорит, — купи-ка ты свечу потолще, так за два-три червонца, пойди в монастырь и поставь ее там святому Врачу. Точно не обещаю, но, может, святой и смилуется. Чай, он тоже человек, небось знает, что такое милосердие».

А от нас до монастыря двадцать километров. В ту пору туда поезд ходил, но перво-наперво дорога денег стоит, а окромя того, цельный день надо убить. Уж так неохота ехать, сказать тебе не могу.

«Сделаю, — говорю, — все, как ты велишь. А что, теть Ань, как ты смотришь, ежели я с кем пошлю эту свечу? И ее там заместо меня поставят?»

«Можно и так, — говорит, — чего ж? Он все видит и, чай, догадается, от кого свеча поставлена. Но гляди выбери верного человека, чтоб без обману».

Так я и сделала. Дала свечу соседке своей — она баба верная, и как раз собралась в монастырь ехать то ли на Успенье, то ли на Вознесенье, уж точно и не помню, — она и поставила свечу заместо меня.

«Спасибо тебе большое, теть Ань, — говорю я валашке, — но я бы тебя попросила ишо и поворожить мне. Там свеча, здесь ты поворожишь — авось, святой Врач скорее смилуется и простит меня!»

«Да, — говорит, — так, понятно, ишо лучше. Вернее будет. Это ты правильно рассудила».

И она поворожила мне на воде и базилике.

«Но, — сказала она мне, как кончила, — теперича ты сама должна оберегаться. Цельный год думай, что делаешь. Гляди, опять не пропусти какого святого. И с мужем своим, прости, по этим дням греха остерегайся. Береженого бог бережет».

«Хорошо, теть Ань, — говорю я ей, — буду остерегаться».

Тот год я потому и запомнила. До самого конца кажный шаг отмеряла.

И ссорились мы с Мисой из-за того. А как рассветет и надо за дела браться, я его перво-наперво гоню на календарь взглянуть — нет ли там какого святого иль случаем не красным ли писано, ей-богу. Цельный год так жила.

Держись, Петрия. Не натвори ишо чего. Опосля охай не охай — ничё не поможет.

4

Прошел этот год. И рождество отпраздновали, и Новый год, в пятьдесят четвертый шагнули. Минул и Святой Савва.

В доме у нас, дай-ка перекрещусь, все ладно. Ничё душу не гложет.

Ну, думаю, и у меня, выходит, может быть, все ладно. Стучи по дереву, Петрия. Спасибо тебе, господи, что ты мне хочь раз вздохнуть дал. Хочь и я буду знать, как это бывает.

И ведь всамделе так. Всю жисть свою я токо мучилась. Как помню себя, от чего-нибудь да мучилась. Хочь теперича, думаю, полегче стало.

Перво-наперво дети у меня поумирали, я по им до сих пор горюю.

Опосля первый муж мой, покойный Добривое, выгнал меня из дому, а я в ем шесть лет прожила. В тот раз я думала, все, кончилась моя жисть, не подняться мне никогда.

Три года опосля того на шахте Добрая Доля прожила, в кофейне работала. Сумлевалась, вырвусь ли когда оттудова.