Венок раскаяния

С 1948 года Маринеско работал в институте переливания крови заместителем директора по хозяйственной части. Директор-хапуга строил дачу, хотел избавиться от принципиального зама. С согласия директора Александр Иванович развез по домам низкооплачиваемых работников валявшиеся во дворе списанные торфобрикеты. Директор от своих слов отказался, позвонил в ОБХСС. Маринеско приговорили к 3 годам лишения свободы. С таким сроком далеко не отправляют. Но Маринеско выслали на Колыму. Он ехал в одном вагоне с недавними полицаями.

Из рассказа Маринеско — Крону: «Раздача пищи в их руках… Чую — не доедем. Стал присматриваться к людям — не все же гады. Вижу: в основном болото, оно всегда на стороне сильного». На счастье, оказалось рядом и несколько бывших моряков. Сговорились — бунтовать. При очередной раздаче пищи началась драка. «Сознаюсь вам: я бил ногами по ребрам и был счастлив». Явился начальник поезда, разобрался, «власть» передали морякам.

В порту Ванино, в тюрьме, хозяин камеры «пахан», узнав, что у Маринеско украли книгу, подарок жены, сказал: «Через минуту книга будет у тебя». Но оказалось, что молодой вор уже разрезал книгу на карты. По приказу «пахана» четверо урок убили парня: раскачали и — об пол. (Охране сказали: упал с нар.)

По-своему, по-звериному, его «берегли» в камере. В чем притяжение личности, даже для урок? Ведь о Маринеско они не знали. Как не знали о его подвигах ни судьи, ни коллеги в институте.

Александр Иванович отбывал срок наказания с 14 декабря 1949 года по 10 октября 1951 года. Был освобожден досрочно. К этому времени уже посадили за хищения директора института.

Судимость с Маринеско сняли. В партии восстановили.

Я позвонил в институт переливания крови, попросил установить по архивам, кто был тогда, 40 лет назад, директором. Молодая секретарша Маргарита Антимонова ответила моментально, как будто речь шла о сегодняшнем руководителе:

— Кухарчик. Викентий Васильевич Кухарчик.

Сказала с горечью.

А председательствовала на том суде Прасковья Васильевна Вархоева. Первый состав суда распался. Прокурор, фронтовик, видя липу, от обвинения отказался, оба народных заседателя заявили особое мнение. Лишь судья не сдалась.

Но зачем я извлекаю имена — из тьмы, из небытия? Мало ли было их, подручных своего времени? С единственной целью — вернуть в широкий обиход, в повседневность такие забытые понятия, как честь имени или, как еще говаривали в старину, фамильную честь, и соответственно фамильное, родовое бесчестье. Много было их, подручных, для которых чистота и незапятнанность имени были ничто рядом с карьерой и благополучием. И Курников, и Вархоева проявили сверхбдительность, понимая, что ничем не рискуют.

Если бы имена разрушителей обнародовались, широко и прочно оседали в народной памяти, может быть, они, разрушители, задумались бы над тем, что через поколения на их детей и внуков будут оглядываться. И, может быть, распорядителей стало бы поменьше, и исполнителей сыскать было бы потруднее.

Конечно, я упрощаю. История последних десятилетий менялась так часто и круто, что созидатели и разрушители (гонители и гонимые) оказывались подчас в едином лице.

Итак, В. Иванов — единственный, кто решился поставить памятник Маринеско. Столько сил, энергии затратил он на сооружение, что, пожалуй, можно считать его соавтором скульптора.

Как узнают обо всем люди!.. С разных концов страны в Лиепаю полетели письма, люди просили фотографию памятника.

Я и ожидал увидеть соавтора, но был сражен.

— Собираетесь писать? Не надо шума. Сенсации сейчас не нужны, надо, чтобы все провешено было, компетентно провешено. Вы о Вышинском читали? Ну и что? А мне не понравилось.

Передо мной сидел уже не политработник части Иванов, а контр-адмирал Иванов, благополучно переведенный из Лиепаи в Ленинград.

— Сняли фамилию? У нас есть совет по военно-патриотическому воспитанию, он решил. Демократично.

— Ну и объяснили бы людям. Зачем же ночью?

— Потом объяснили: памятник не готов, совершенствуем.

— Значит, под два государственных гимна, под знамя части сдавали «неготовый объект»?

Нечасто видел я отречение.

В день моего отъезда Иванов позвонил: «Примите. Я ночь не спал…» Вспомнил, как встречался с Маринеско.

— Я тогда дежурил по политотделу. Приехали ветераны, все пошли на банкет, а Маринеско — ко мне: «Ну что, старший лейтенант, пошли сходим к морякам». Ну, он и тогда характер свой проявил. Я его вожу, показываю и — зам. командира роты по политчасти бежит: «Александр Иванович, вас все ждут, банкет не начинают». Он резковато так: «И подождут». Больше трех часов с матросами говорил, а на банкет не пошел.

Иванов сказал доверительно, что фамилию велели снять старшие офицеры из политуправления Балтфлота, но никак не ВМФ. «ПУ ВМФ — ни при чем»,— несколько раз повторил контр-адмирал.

Он опять обманул меня. Именно «Москва» вынесла ему взыскание: «строго указать». Но поскольку от Балтфлота Иванов теперь независим, туда и «увел» меня от начальства.