Венок раскаяния

…Полтора года, словно обезглавленный, стоит памятник без имени.

Любим, потом каемся, что любили, потом каемся, что каялись. Сколько раз уже было это. Одною и тою же рукою крестили и предавали анафеме, жаловали и казнили.

Бывший политработник Василий Федорович Иванов поступил мудро. Он заготовил памятник и… для себя. На большой мраморной плите были красочно выбиты имена создателей военно-исторического комплекса части во главе с ним, Ивановым (далее, конечно, следовал Найда и еще две-три фамилии). Памятный обелиск решили поставить рядом с памятником Маринеско. Но надо же было в это время случиться такой истории с фамилией командира «С-13». Поняли, пока не время, и обелиск самим себе потихоньку зарыли в землю. Уезжая в Ленинград на долгожданную должность, Иванов так и сказал:

— Еще время придет, может, выкапывать будем.

Зарыли рядышком, неглубоко, только дерном прикрыли.

Зарыли прямо с тросом, чтобы удобнее потом доставать.

Теперь, если победят противники Маринеско, Иванов чист: да, ошибся, но тут же и поправился — фамилию эту нехорошую сам же и убрал.

А если победят сторонники Маринеско, он выкопает свой памятник, поставит рядом с Маринеско и скажет: я и тогда был «за».

И останется принципиальным — для любого времени.

А как пока? Пока-то неясно, кто кого?

— Что же,— сказал он,— памятник все равно работает, воспитывает.

…Первым из журналистов памятник без имени увидел собкор «Известий» по Латвийской ССР Евгений Вострухов. Для наглядности, что фамилия была, сотрудница музея Т. Жаворонок показала ему хранившиеся у нее буквы. Едва корреспондент уехал, вещественное доказательство у сотрудницы музея было изъято и спрятано. Тогда же офицер части объяснил журналисту:

— Да, памятник работает. Мы воспитываем матросов: видите, талантливый был командир, смелый, но — выпивал иногда, и вот видите — фамилию убрали. Делайте, товарищи матросы, вывод…

Десять лет вынашивал скульптор Приходько памятник. А вышел — экспонат.

Есть единственное утешение: народная память — самая прочная. Жаль только, если потомки скажут: вот — перестраивались, многих, из другого поколения, очистили, вознесли, а ближнего забыли. Жаль, если после нас кому-то придется заниматься нашими делами.

Со всеми своими недостатками мне и теперь Александр Иванович ближе, чем, например, безупречно исполнительный Найда, молодой человек, в мирное время уже обошедший Маринеско в звании. И для нашего времени Александр Иванович ближе и нужнее, потому что историю делают не среднестатистические единицы.

…Если бы к Маринеско подошел кто-то из старших офицеров с просьбой убрать с памятника фамилию боевого товарища, не могу даже представить ответную ярость и взрыв.

Да к нему бы просто не подошли, не посмели бы.

Вернувшись с Колымы, Маринеско работал грузчиком, топографом, а в июле 1953 года пришел на завод «Мезон». Здесь заслужил немало благодарностей, имя его значилось на Доске почета. И вплоть до 1960 года, пока Александр Крон не выступил в газете, никто вокруг не знал о военных заслугах Александра Ивановича (позже Крон написал прекрасную повесть о Маринеско «Капитан дальнего плавания»). Хозяйка квартиры, где снимал он комнату, увидела однажды орден Ленина, поинтересовалась. «Была война,— ответил он коротко,— тогда многие получали».

Жизнь в конце улыбнулась ему, он встретил Валентину Александровну Филимонову. Из отпущенных им судьбой трех лет два — тяжело болел.

Валентина Александровна (сейчас сама прикована к постели):

— Мы у знакомых встретились. Брюки в заплатах, пиджак на локтях в заплатах, и видно, что сам штопал. Единственная была рубашка. Чист, очень опрятен, но уж так беден. Пошел меня провожать и у меня остался. Мама на даче была. Чем привлек, говорите?— Валентина Александровна улыбается.— Ну, у него вообще сила притяжения была какая-то, как гипноз, это и дети, и взрослые чувствовали. А я? Не знаю. У него походка была — необыкновенная. Голова немного приподнята — гордо так и ме-едленно вышагивает, величественно. Особенно когда выходили на набережную, на Неву — он сливался с гранитом… Он в получку приносил двадцать пять рублей, а аванс немножко больше, платил алименты дочери. И я, чтобы маме показать, что в доме действительно мужчина появился, его деньги придерживала, подкладывала из своей зарплаты и потом уже маме отдавала. Через год поехали с ним на встречу ветеранов-подводников, ничего не поняла: называют Сашину фамилию и такой гром оваций, не дают дальше говорить. Я только тогда узнала, кто он…

Заработок Александра Ивановича был ограничен, поскольку он получал небольшую пенсию. На заводе пошли навстречу, разрешили зарабатывать сверх потолка. Нагрянула ревизия, по суду (опять суд!) Маринеско стал ежемесячно возвращать излишки. Когда смертельно заболел и слег (рак пищевода), излишки вычитали из пенсии.

Из обстановки был маленький узкий диван, Александр Иванович пристраивал рядом доску, чтобы спать вдвоем. Только когда он заболел, она укладывала его у стены. Бомжи.