Венок раскаяния

— Я пришел, настроение у него было невеселое. «Все, это конец». Я успокаивал. Подошло время обедать, а жена как-то мнется. Он говорит: «Ничего, пусть смотрит, ему можно». Она разбинтовала живот, и я увидел трубку, которая шла из желудка. Валентина Александровна вставила воронку и стала наливать что-то жидкое. Мы с ним по рюмке коньяка выпили, было уже все равно — врачи разрешили. Он сказал: «Только чокаться не будем», и вылили в воронку. Он порозовел, оживился. Горло было черное, видимо, облучали. А второй раз пришел, уже и в горле была трубка. Она быстро засорялась, Саша задыхался, и Валентина Александровна через каждые 20—30 минут ее прочищала. Теперь, когда смерть была рядом, у него, как всегда в самые трудные минуты в войну, взыграл бойцовский дух. Видимо, когда я вошел, то растерялся, говорить он уже не мог, взял лист бумаги и написал: «Миша, у тебя испуганные глаза. Брось. Вот теперь я верю в жизнь. Мне поставят искусственный пищевод».

25 ноября 1963 года Александр Иванович скончался.

Могу доложить родному для Маринеско военно-морскому ведомству, которое сегодня, четверть века спустя после его смерти, так тщательно собирает улики против своего пасынка. Он не сумел вернуть то, что ему переплатили на заводе, не успели вычесть все из пенсии. Остаток списали по причине смерти. Так что и жил он вроде как в долгу перед обществом, и скончался, не рассчитавшись.

Судьба, словно проверяя, подвергала его двойным испытаниям. Два увольнения из флота (первое в 1938 году из-за «анкеты»: отец — румын). Два суда.

И шапка по кругу тоже была брошена дважды.

Писатель Сергей Смирнов вел по телевидению знаменитый альманах «Подвиг». 4 октября он всю передачу посвятил Маринеско, а в конце сказал напрямую: Герой тяжело болен и нуждается не только в моральной, но и материальной поддержке…

Всколыхнулась буквально вся страна. Со всех концов в Ленинград хлынули переводы. Каждый день масса переводов, часто по три, по пять рублей (слали и студенты, и пенсионеры) — для сберкассы это работа трудоемкая. Работники сберкассы на Невском — в центре — вначале отказывались даже оформлять. Им объяснили потом, в чем дело.

Валентина Александровна смогла теперь уволиться с работы, для нее поставили в палате кровать рядом. Они были неразлучны.

Жить ему оставалось считанные дни.

Умер, а переводы шли.

…А второй раз скидывались — на этот памятник.

1988 г.

Забвение

После публикации очерка «Памятник» на редакцию обрушился поток телеграмм, звонков, писем. Пишут от имени павших и тех, кто не дожил до наших дней. «Спасибо и низкий поклон вам от родных и близких Магомета Гаджиева. Читал об Александре Ивановиче и — слезы на глазах, вспоминал брата. Он, командир дивизиона подводных лодок Северного флота, не оставался на берегу, все рвался в море. И ушел из жизни, будто нарочно искал гибель. Я его хорошо понимал: отец наш был в ссылке, и на Магомете лежала тень врага народа. Спасибо адмиралу Головко и Виноградову, в самые трудные дни они приходили Магомету на помощь. Мне бесконечно жаль и отца моего. К нему благодаря А. Головко в ссылку ездил юрист Северного флота, чтобы сообщить, что его сыну посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Отец это потрясающее известие пережил всего шестнадцать дней. Б. Гаджиев, бывший юнга-подводник, учитель истории, г. Буйнакск».

«В печальной и трагической истории Маринеско как в капле воды отразились трагедии и фальшь жизни, в которой чтили липовых героев (Брежнева, Рашидова и других), травили и преследовали истинных героев. А. Анучкин-Тимофеев. Москва». «В те годы, в военные, между нами, летчиками, имя подводника Маринеско было надеждой на победу. Потрясен судьбой этого человека. Боже мой, что же в нашей стране делается с людьми, с народом. В. Огородников. Новосибирск».

А. Шаборовский из Свердловска и А. Кудревский из Киева прислали одинаковые письма: «История с Маринеско — наш национальный позор».

И тяжелые вопросы: «Доколе же России верные сыны будут на положении дворовых? Б. Заброда. Баку». «Товарищи! Что же происходит? Где мы живем?! Если не защитим героев, не поставим на место преследователей, с кем же мы дальше жить будем? Ю. Мандель. Ленинград». «И это продолжается во время перестройки? Как далеко мы зашли в нашей безнравственности! Иван Шандриков, полковник запаса. Харьков».