Венок раскаяния

Елизавета Алексеевна: «У Саши было четыре инфаркта… Смотрите, как Маринеско за собой всех уводит. Первым Исаков, адмирал, собрался о нем писать — умер. Сергей Смирнов собирался — умер. Владимир Рудный написал киносценарий, поехал к вице-адмиралу Щедрину за отзывом и по дороге от него, на улице, умер… И Саша тоже… Он со своими инфарктами ни разу не долеживал. «Мне сердце не мешает». А потом сказал: «Я надолго не загадываю, мне бы февраль пережить». А в февральском номере «Нового мира» была запланирована его повесть. В 1983 году. Он лежал в 50-й больнице, одна почка не работала, а в другой камни. Боли были адские, и случился пятый инфаркт. 20 февраля я принесла ему «Новый мир» — сигнальный выпуск. В коридоре остановил врач, заговорил неуверенно об операции. «Что,— говорю,— боитесь, что не снимете со стола?» — «Боимся, что не довезем до стола». Операционная — в другом корпусе. Я вошла к Саше, даже не поздоровалась, сразу журнал протянула. Он вяло взял, сил хватило только на первую страницу. Отложил, руку все время держал на журнале, часа три-четыре я сидела, и он руку не убрал. А когда повезли в операционную, он и журнал туда с собой взял… В нашем подъезде Борис Ефимов живет, художник, спустился к почтовому ящику — лифтерша плачет. «Что случилось?» — «Александр Александрович умер». Он достает из ящика журнал, раскрыл, увидел: «Теперь ему уже все равно». Позвонили в это утро Ада Тур, Андрей Турков, критик: «Можно Александра Александровича к телефону? Хотим его поздравить…»

Представляю, сколько сил отняла у писателя публикация повести, если он не смог сказать даже о том, что Маринеско представлялся когда-то к званию Героя.

Конечно, писатель уходил из жизни с чувством исполненного долга. Он, вероятно, верил, что теперь, когда, наконец, вышла в свет правда, имя Маринеско невозможно будет ни замолчать, ни опорочить.

Жизнь, однако, шла своим чередом.

Через два года, в 1985-м, Совет ветеранов-подводников ходатайствовал о присвоении звания Героя не только Маринеско, но и Матиясевичу, командиру лодки «Лембит». Отказали обоим. А вскоре в Лениздате вышло второе издание книги Матиясевича, в ней оказались новые вставки. Ветераны увидели и не поверили глазам. Вот что говорилось о Маринеско, о «С-13»: «Потопление «Вильгельма Густлова» и «Генерала фон Штойбена» с большим количеством гитлеровцев на борту в то время уже не могло сказаться и не сказалось на ходе военных действий ни на суше, ни на море…» На другой странице: «Потеря такого большого количества подводников… решающего значения для подводного флота (Германии. — Авт.) уже не имела в связи с тем, что запланированного вступления в строй новых подводных лодок, для которых готовились эти кадры, не произошло».

Морской офицер отодвинул в сторону морского офицера. Подводник — подводника. Живой — мертвого.

Не знаю, ближе ли стал живой к высокому званию.

А. Буль, зав. сектором музея военно-морского флота:

— Железа у немцев было предостаточно, подводных лодок то есть. А вот экипажей не хватало. Они в ту пору даже летчиков переучивали на подводников.

Совет ветеранов Балтийского флота собрался, чтобы обсудить второе, «дополненное» издание книги. Матиясевич на обсуждение не пришел.

Ветераны обратились к редактору книги. Ответ был вполне в духе времени: «Гласность! Автор имел право…»

«Гласность, — пытались объяснить ветераны, — это возможность говорить правду, а не возможность лгать».

Как видим, история с памятником — продолжение прижизненной и посмертной судьбы. Что памятник — надо рвать, разорвать весь порочный круг. Есть лишь одно средство — единственный акт, единственная справедливость, которая сразу может поставить все на свое место, оградит героя от посмертных гонений и несправедливостей. Этот акт — признать, наконец, героя — Героем.

«Александру Маринеско как будто на роду написано потрясти своих сограждан дважды: величием подвига во имя Отечества и обнажением постыдной неблагодарности, свойственной нравам того же Отечества. Сорок три года народная молва носит и чтит его имя среди других достойнейших имен и не может одолеть сил, противостоящих официальному признанию, официальной награде героя, неоспоримо им заслуженной. Парадокс этот показывает, каково реальное соотношение гласности и ханжества в нашем таинственном механизме. На моей памяти нет ни единого случая — ни одного! — когда бы, например, мнение писательской общественности в поддержку или против какой-либо предполагаемой наградной акции было бы принято во внимание. Так, делегаты последнего Всесоюзного писательского съезда дружными аплодисментами поддержали оратора, помянувшего прекрасную повесть Александра Крона и в этой связи поднявшего от имени съезда вопрос о присвоении А. И. Маринеско звания Героя Советского Союза… Увы.

Хочу напомнить: награжденное мужество рождает отважных. А в данном случае справедливость, если она восторжествует, скажет всем: гласность наступает. Нынче в таком ободрении очень большая нужда. Артем Анфиногенов».