Венок раскаяния

В 1943 году, в один из дней знаменитой Тегеранской конференции, у Черчилля был день рождения. По этому случаю пригласили на концерт лучших певцов мира, отбирать их помогал сын Черчилля.

— Если вы сочтете нужным пригласить кого-то из нашей страны, мы готовы… — предложил Сталин.

В ответ было названо имя Вадима Козина. Сталин выразил неудовольствие, но согласился.

— Я обещал…

Об этой истории рассказал мне Юрий Борисович Перепелкин, знаменитый ленинградский коллекционер пластинок, яркий пропагандист старых песенных мастеров. За подробности не поручусь, но сам факт этот уникальный был. Из Магаданского лагеря певца под конвоем привозят в Тегеран. Он выходит на сцену перед высокопоставленнейшими особами, направляется к роялю и ставит на крышку резиновую серую кошку.

Здесь же пела знаменитая до войны, к этому времени эмигрировавшая Иза Кремер. Она успела перекинуться с Козиным: «Другого такого случая у вас не будет. Подойдите к Черчиллю, хотя бы к сыну, попроситесь на Запад. У вас будет всё — и свобода, и деньги; и весь мир — ваш».

Он отказался. О разговоре узнали, Козина сразу же после концерта снова под конвоем увозят обратно.

— Когда-то, перед войной, — снова вспоминает Вадим Алексеевич, — мы с Дунаевским были самые богатые люди. — Вспоминает об этом устало-равнодушно.

Он читает всю центральную прессу, выписывает также молодежные газеты всех республик (по ним следит за современной эстрадой), иногда приобретает что-то из музыкальной литературы. На день, я подсчитал, у него остается в среднем по два рубля — на еду и одежду.

В середине дня мы выходим в магазин, он берет масло, хлеб. «Рубль сорок с вас», — объявляет кассирша. Старик протягивает ей рубль и отдает кошелек: «Возьми сама, я плохо вижу». — «Вот видите, — кассирша показывает монеты, — сорок копеек беру». — «Ишь ты, взяла восемьдесят, а говорит, сорок», — лукаво ворчит старик, все вокруг смеются, кассирша улыбается, он, довольный, отходит. Потом ставит на прилавок бутылки из-под молока, продавщица дает ему рубли, мелочь. «Да отстань ты от меня со своей мелочью», — старый петербургский аристократ отворачивается и идет к выходу.

Его любят здесь все. И за бывший голос, и, еще больше, — за обаяние и беспомощность.

Гордый старик ни разу не пожаловался на житье. «У меня все есть». Что действительно волнует его, так это безвинное забытье. Он даже всплакнул однажды, вспомнив, как в юности расклеивал эстрадные афиши. И еще волнует его то, что угасает, умирает старый романс в его истинном виде. Взять того же знаменитого певца-баса, который мимоходом пел в Магадане. Вадим Алексеевич деликатнейше просил романс «Ямщик, не гони лошадей» не объявлять, да еще по телевидению, ямщицкой народной песней.

— Этот романс написала баронесса фон Риттер у нас дома. Я ему сказал об этом. Это был, ответ на песню «Гони, ямщик, скорее вдаль». Тогда были в моде такие песни-ответы. Или, знаете, романс «Глядя на луч пурпурного заката», так вот он, да и другие, поют почему-то «Вы руку жали мне» вместо «сжали». Что же он, ей весь вечер руку жал? Ведь дальше-то что идет: «Промчался без возврата тот сладкий миг». Миг, мгновение! Не только не чувствуют, но и не думают, что поют. Этот бас грубоватый вообще-то очень. А «Утро туманное» как поет? «Первая встреча, последняя встреча». Да «встречи» же, загляни, прочти Тургенева. «Верная-манерная» поют как цыганскую песню, а она — русская, Воронежской губернии, она только обработана цыганами. Разница есть? А «Коробейники» слышали? «Распрями-ись, ты, рожь высо-окая» поют громко, изо всех сил, голос показывают, но ведь дальше-то: «Тайну свято сохрани». Вот так всю тайну и разорали.

Мне не хочется расстраивать певца примерами более грустными. Когда-то Вадим Алексеевич первым напел на пластинку ставшую потом популярной «Калитку». Теперь в Москве, в Центральном парке культуры и отдыха, конферансье рассказывает пошлый анекдот, после которого объявляет романс. Теперь, когда этот романс поют женщины, никому даже не приходит в голову, что он от мужского имени. И смешно, и грустно, когда певица просит: «Не забудь потемнее накидку, кружева на головку надень».

Правда, в творчестве певца был один случай, когда он напел на пластинку романс от женского лица: «Ты смотри никому не рассказывай». Он сделал это по просьбе фабрики грамзаписи для Тамары Церетели, чтобы показать, как надо петь цыганский романс.

Особенно опасно, когда песенное бескультурье несут в массы популярные, талантливые певцы. Тут одинаково опасно: дурное в хорошем и хорошее в дурном. Особенно больно старику, когда старые песни исполняются в модной, вульгарной (якобы современной) обработке, убивающей образ и душу песни.

Это не только бескультурье, но и бесхозяйственность. Это то же самое, если бы в Кижах разобрали крышу и поставили «современную», сделали бы другие окна, крыльцо, подъезд.

Певец не за песенную неприкосновенность, надо помнить и петь старину.

— Но каждое новое исполнение должно быть лучше, а не хуже первого.