Венок раскаяния

— Я еще техноруком в Еловке работал. Приезжаю как-то в соседнюю Муравейку, смотрю — черные «Волги», «Чайка». Министр! А в Муравейке дед один бродил, старый старик с удочкой: «Сынок, дай заку­рить»,— все время просил. Штаны потертые, френч заса­ленный, а на груди — три Георгия. Министр по улице идет — и дед этот. «Кто такой?» — «В японскую вое­вал».— «Где живете?». Пошел в бараки — худы-ые. А нам тогда запрещалось строить соцкультбыт — только ремонтировать, фондов под лес не давали, считалось — отвлечение средств. Министр повернулся к Слизкову: «Давайте строить. И первый дом — этому герою, а мне телеграммы…». Тут как раз меня и переводят в Мура­вейку. Фундамент дома для деда заложили — телеграмму министру; стены вырубили — телеграмму. Себе я дом взял одним из последних, когда уже всю улицу заложили. …А в Шумнинский леспромхоз меня повез сам генеральный директор. Приехали рано, пошли в столовую: дере­вянный домик завалился, печь дымит, холод, полумрак. «Ой, Сергей Аникеевич,— директору,— у нас ничего нет».— «И яичницы нет?» — «Нет».— «А чай?». При­несли два чая и печенье. «Вот почему я тебя сюда при­вез, понял?» — это генеральный — мне…

При Нефедове в леспромхозе построили более полу­сотни двухквартирных домов, профилакторий, шесть магазинов, две школы, Дом культуры — лучший в «Приморсклесе». Поселок Шумный министерство дважды приз­навало лучшим по благоустройству и быту. Обустраива­лась не только центральная усадьба, но и лесоучастки — Лужки, Ленино, Изюбриный.

Павла Александровича избрали депутатом райсовета. В 1974 году его наградили орденом Трудового Красного Знамени, а Шумнинскому леспромхозу вручили на вечное хранение Красное знамя ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Тогда же Нефедова направили в Москву на курсы повышения квалификации высшего звена. В Москве он снова увидел министра, тот с трибуны рассказывал моло­дым слушателям о лучшем в стране директоре леспром­хоза Иване Ивановиче Слизкове — умный, инициатив­ный, современно мыслящий…

— Я чуть не зааплодировал! Как же — наставник!

Тотчас после отъезда Павла Александровича район­ный прокурор Синегубов получил анонимку: передовой директор занимается приписками, показатели — липовые. Ничтожная анонимка — мелочь, тем более что завистни­ков у Нефедова было немало. Однако Синегубов дал анонимке ход — поручил срочно проверить Шумнинский леспромхоз. И не кому-либо, а Понизову, известному пьянице, работавшему в соседнем Какшаровском леспромхозе.

Н. Красилова, начальник планового отдела Шумнинского леспромхоза: «Понизов не просто пил, а пил безоб­разно».

В. Смирнова, секретарь Чугуевского райкома партии: «И он сам пил, и сестра пила. Видимо, наследственное».

М. Хомченко, будучи главным инженером, он в отсут­ствие Нефедова исполнял его обязанности: «И во время ревизии Понизов пил. Когда проверял лесоучасток Изюбриный, прибежала ко мне его сестра: отправьте брата домой, он в конторе валяется. Я его подобрал со всеми бумагами и сам в Кокшаровку отвез… Через неделю проспался, видно, опять проверять приехал».

От него бы водкой откупиться ничего не стоило. Но, во-первых, Нефедов в отношении выпивок настолько был суров, что даже в его отсутствие никому не пришла мысль задобрить забулдыгу. А во-вторых, в Шумнинском леспромхозе ревизоров не боялись — сколько их было.

Нефедов сказал Хомченко позже, когда оба были уже обречены:

— Надо было Понизова-то в таком виде не в Кокша­ровку домой отвозить, а в райком партии. На том бы и кончилось.

Странная ситуация: с одной стороны, передовой, стре­мительно растущий руководитель, с другой — мелкая анонимка и деградирующая личность в качестве ревизора. Понизова очень скоро уволили с работы именно по ста­тье 33 КЗоТ — именно за пьянство. Так же скоро, спив­шись, умерла сестра его, прожив чуть более сорока.

По результатам проверки Понизова районный проку­рор возбудил уголовное дело. Вести следствие поручили следователю краевой прокуратуры Озерчуку. Нефедов был на взлете, но и Озерчук был на взлете — поговари­вали, что его ждет прокурорская должность.

Через три месяца вернулся из Москвы Нефедов и вскоре, войдя в свой кабинет, увидел там другого дирек­тора. «Поспешили,— сказал он в отделе кадров,— нару­шили закон: я ведь депутат». После замешательства, через неделю, собрался исполком райсовета. Озерчук доложил о приписках, хищениях, взятках. Но депутаты сказали: не верим, согласия не даем. Дело зашло в тупик, но выручил сам Нефедов: «Если это поможет следствию — освобождайте».

Стал Павел Александрович инженером-механиком.

Парторганизация леспромхоза дважды отказывалась исключать его из партии. Исключило бюро райкома, при этом парторгу В. Смирновой был объявлен выговор за недопонимание.

Сложил Нефедов и депутатские полномочия.

— Я просил провести инвентаризацию леса на берегу, когда снег сойдет. Но снег сошел, лес сплавили и запи­сали как недоданный. Со мной следователь и говорить не хотел. Вот тогда у меня душа и упала: он не истину ищет, а вину.