Венская прелюдия

— Мой лучший генерал! — Царь ударил своим мощным кулаком о стол, который издал специфический звук треснувшего дерева. — Умирает в номере немецкой проститутки!

Граф благоразумно замолчал, ожидая, пока государев гнев уляжется. В высшем свете прекрасно знали образцовое отношение его величества к супруге и детям. Этим он кардинально отличался от своих любвеобильных родственников — покойного отца и здравствующего дядюшки, Великого князя Константина Николаевича.

— Я слушаю… — сказал царь, впервые взглянув на своего министра недобрым взглядом, будто тот был повинен в случившемся.

— Вскрытие делал прозектор Московского университета Нейдинг. В протоколе причиной кончины указан паралич сердца и лёгких… — тихо доложил граф. Он всегда рефлекторно понижал тон, когда принимал на свой счёт царский гнев.

— Паралич… — Александр Третий не находил себе места в тесном кабинете, принялся ходить по свободному месту, но преодолевал его в несколько шагов. В конце концов, в очередной раз совладав со своей яростью, он сел за стол и опять закурил.

Толстой впервые видел, чтобы государь курил два раза подряд, что свидетельствовало о его крайней степени волнения. Обычно папиросы царь доставал только в спокойной и дружеской обстановке.

— Вы получили телеграфное сообщение от Черевина? Нашли? — вопрос был адресован таким тоном, что утвердительный ответ подразумевался сам собой.

— Ваше величество… — Толстой сложил свою папку с докладом, снял пенсне, вытянулся в струну. — Обыски проведены в гостинице «Англия», где обнаружено тело, в гостинице «Дюссо», где генерал снимал номер по прибытии в Москву, в родовом имении Спасское. Изъяты все документы, письма, личный архив генерала…

Вопросительный взгляд императора заставил графа перейти к ответу на главный вопрос:

— Никаких трудов, планов или черновиков по теме будущих военных действий на европейском театре не обнаружено…

Глава XIV. Иезуит

Чезаре Памфили выбивался из общепринятого представления о том, как должен выглядеть классический дипломат. И дело состояло не в том, что его природный темперамент всегда брал верх над любыми условностями этикета, а громогласный голос заглушал любого собеседника. Чезаре сразу же ставил в тупик любого собеседника своей искренней заинтересованностью в общении и обаянием. Ключевые фразы вроде «разрешите представиться» и «прекрасный сегодня день, не правда ли» он заменял на «чёрт возьми, дружище, как мы давно не виделись» и «моя ранимая душа истосковалась за парой глотков красного».

— Чёрт возьми, дружище, как мы давно не виделись! — почти прокричал Чезаре, как только открылась дверь номера на втором этаже отеля «Европа», в котором проживал Лузгин.

Лицо адъютанта выражало смесь удивления и усталости. Он вернулся домой далеко за полночь, почти под утро, когда восточная часть небосвода уже превратилась из чёрной в серо-голубую.

Спроси итальянец, как зовут причину помятости лица невыспавшегося Леонида Павловича, то услышал бы не какое-нибудь редкое женское имя, придуманное бандершей специально для соблазнения состоятельных клиентов, что-то вроде Стеллы или Изольды. Имя, заставившее капитана первого ранга бесчувственно спать до обеда, не содержало в себе нужное количество гласных, звучало резко и пронзительно, будто зимний крик голодной вороны. Крайнль.

Прошлая ночь далась адъютанту тяжело, и трудность состояла не в том, что ему пришлось не спать. Натренированный организм Лузгина безболезненно переносил бессонницу двое суток. Только на тридцатый час голова шла кругом, будто после нескольких бутылок шампанского, но капитан умел держаться и третьи сутки. Этот факт в проверке не нуждался. Практика. Достав Лузгина в фотоателье госпожи Адель, инспектор Крайнль в участке измотал адъютанта своим необыкновенно напористым рвением и той самой бюрократической дотошностью, которую Лузгин терпеть не мог со времён службы в Третьем отделении.

— Моя ранимая душа истосковалась за парой глотков красного! — Чезаре продемонстрировал хитрый манёвр циркового фокусника, и в его руках появилась пара бутылок хорошего итальянского вина, имевшего цвет дорогого рубина. — Не откажете в компании?

Адъютант неловким движением снял с волос чёрную сеточку для сна, положил её в карман шёлкового халата и виновато улыбнулся:

— Я бы предпочёл начать день с кофе, да и привести себя в порядок не мешало бы…

— Начать день! Ха! Пятый час после полудня подходит к концу! Портье сказал, что вас лучше не беспокоить, мой новый друг, но я взял всю ответственность на себя и прорвался с боем и десятком крейцеров[44], — воскликнул Чезаре, устанавливая две пузатые литровые бутылки на край полированного круглого стола, что занимал центр гостиной в номере Лузгина. — Я даю вам двадцать минут! За это время я спущусь вниз и распоряжусь о кофе и десертах.