Форт Микеланджело, получивший своё имя в честь великого Буонарроти, построившего главную башню крепости, возвышался слева от гавани белокаменной приземистой громадиной. Вся его основательность и мощь гарантировали непрошеным гостям достойный отпор, а местным жителям — защиту и покой.
— Эй, служивый! Воды не хочешь? — Джованни, вытерев со лба крупные капли пота, достал из-за плеча полотняную сумку, извлёк из неё обёрнутую в овчину бутылку с холодной водой и демонстративно сделал несколько жадных глотков.
— Не положено! — зло ответил часовой, изнывающий от жары. — Пошёл вон! Посторонним запрещено подходить!
Ландино, несмотря на предупреждение, всё же приблизился почти вплотную к рядовому, скрывшемуся от прямых солнечных лучей в полосатой сторожевой будке.
— Не подходи! Стрелять буду! — Из тени показался ствол ружья с пристёгнутым штыком.
Джованни, расставив ноги в стороны, демонстративно бросил свой мешок на землю, поднял вверх руки, в одной из которых держал открытую бутылку. Прохладная жидкость полилась ему прямо на плешь, от чего итальянец блаженно улыбнулся.
— Сдаюсь! Пощади меня, благородный рыцарь!
— Пошёл вон, говорю! Пристрелю! — прокричал часовой.
— В пленных нельзя стрелять, солдат! Говорю же, я сдаюсь! Веди меня к генералу!
Ландино встал на колени, вытер шляпой лицо, и покорно заложил руки за спину.
Часовой оказался юнцом с едва пробивающимися усами на верхней губе, неестественно костлявыми запястьями и дрожащим голосом.
— Иди отсюда, я сказал! Я тебя уже два раза предупредил! — Солдат в чёрном кителе королевской армии с ружьём наперевес сделал несколько шагов навстречу нарушителю.
— Не пойду. Веди меня к генералу. Ты меня взял в плен, тебе дадут медаль. Большую медаль!
Только Ландино взмахнул руками, чтобы показать размер медали, как юноша сорвавшимся в фальцет голосом прокричал:
— Пошёл к чёртовой матери, оборванец! Пулю на тебя жалко!
Следующую фразу часового, не имевшую никакого смысла, а только лишь наполненную яркими местными словесными оборотами с упоминанием всех нечистых сил, Джованни не услышал. Удар орехового приклада пришёлся ему ровно в то самое болезненное место, которое учат поражать на ускоренных сборах новобранцев — в надбровную дугу.
Раскалённые сентябрьским солнцем камни мостовой довольно быстро заставили Джованни очнуться. Они нестерпимо жгли спину даже через льняную ткань его старой рубахи.
— Живой, что ли? — Первое, что Джованни увидел перед собой, когда открыл глаза, это склонившиеся над ним лица двух солдат и старшего капрала.