Венская прелюдия

Капитан продолжал разглядывать стеллажи. Лавка Гройзера мало чем напоминала магазин. Если здесь товаром были книги, то, вопреки всем законам торговли, они были бережно спрятаны подальше от покупателя. На полках за стойкой. Старик был посредником между книгой и посетителем. Чтобы получить желаемое, нужно было непременно попросить его достать нужный экземпляр. И ещё запах. Так пахнут архивы. Бумажный аромат с лёгкой ноткой сухой пыли и никакого оттенка типографской краски. Здесь все книги видали виды и сменили, похоже, не одного хозяина.

— Я так и знал… — Букинист расстроенно, словно дитя, выпятил нижнюю губу и принялся покачивать головой, будто пытаясь сам себя в чём-то убедить. — Вы помните осень семьдесят девятого? Когда к нам приехали Бисмарк с Вильгельмом подписывать двойственный союз? Я тогда говорил — это до добра не доведёт… А что в городе творилось! К чему эта помпа? Нельзя… нельзя так. Русские упрямы и умеют ждать. Много от них англичане добились после Крыма? И что? Опять всё заново. А мы же ближе всего, это очевидно! Что, старику Гройзеру нужно стать Бисмарком, чтобы его услышали?

Адъютант, оторвав взгляд от идеального ряда корешков за спиной хозяина лавки, эффектно перекинул трость из руки в руку и в ту же секунду облокотился на потёртую стойку, отделявшую пожилого продавца от любознательных посетителей.

— А что? Что вы предлагаете? — Лузгин сопроводил свой вопрос красноречивым жестом, какие обычно использует в своих дискуссиях профессура.

— Ооо… мой дорогой… Это же лежит на поверхности! Ситуативные союзы между странами Европы рушатся с такой же лёгкостью, как и создаются. Везде предательство! Все боятся открыто вступить в войну! — Букинист принял абсолютно симметричную позу, что вызвало у Завадского приступ смеха. С его стороны казалось, что два дуэлянта стоят у барьера, опираясь на стойку и оттопырив в стороны локти. Лица они подали вперёд, взгляды слегка прищурены, а губы сжаты как у юнцов, спорящих о том, чей сюртук краше.

— Сначала мы заключаем союз с Россией. Затем к нему примкнула Германия. И всего через пять! Всего через пять лет! И мы, и Германия выступаем против России в Крымской войне с Турцией. Проходит ещё три года, и договор подписывается опять. Что я предлагаю? Не заключать договоры с паузой на войну, когда это нужно. Договор — он для того и подписывается! Стороны до-го-во-ри-лись! Но чего же стоит наше слово, если мы с ним так легко расстаёмся? — Старик закончил свою тираду на эмоциональной ноте, достойной лучших из римских патрициев.

— Ммм… Но вы же не учитываете, что на момент подписания Тройственного союза, который вы имеете в виду, мало кто догадывался о том, что так ярко полыхнёт на Балканах? — Адъютант получал удовольствие от того, с каким энтузиазмом букинист вступил в спор. — И, в конце концов, разве мы прогадали в итоге? Нам досталась Босния и Герцеговина.

Старик сделал шаг назад, оценивающе окинул взглядом своего собеседника, после чего с некоторым отчаянием махнул рукой и ответил:

— Но теперь у нас под брюхом Болгария, которая боготворит русских, давших им независимость… Думаете, там далеко по морю, от Севастополя до Бургаса?

— Я думаю, что русские не имеют такого флота, чтобы прийти в Бургас, там высадиться и потом двинуть войска на Вену. Это даже теоретически невозможно, — парировал адъютант. — Да и зачем им это? Мы же всё-таки союзники.

— Молодой человек… — Букинист уже готов был взорваться. — Об этом я вам и говорю уже целый час! У нас цвайбунд[39] с Германией против России и договор с Россией и Германией против кого — непонятно. Вы сами сказали — мы катимся к войне. Если даже мы с вами это понимаем, то так и случится. Давайте оставим, я начинаю волноваться! Что вы хотели почитать, мой уважаемый, единственный за сегодня гость. Вашего спутника я в расчёт не беру, он за всё время ни слова не проронил и, похоже, просто вас сопровождает. Так чем могу быть полезен?

Лузгин обернулся к Завадскому, и тот понял его с полуслова — подал аккуратный бумажный свёрток, перевязанный лентой. Спустя несколько секунд букинист опустил на глаза круглые очки и склонился над знакомыми страницами.

— Да, это мой Лейбниц… «Новые опыты о человеческом разумении». — Морщинистые пальцы старика быстро перебирали знакомые страницы. — Знаете ли, экземпляр не из разряда редких, но интересен он может быть немногим. Философия. В чём ваш вопрос?

— Видите ли, господин Гройзер, мы хотели этот труд по философии вернуть его владелице. Об этом попросил наш друг, который вынужден был неожиданно уехать. Его служба подразумевает некоторую дисциплину, и молодой человек чувствует себя не в своей тарелке. Вы нам поможете отыскать хозяйку?

Взгляд старика поверх очков просверлил адъютанта. С таким взглядом Лузгин встречался редко. Пронизывающий, колючий как шип акации.

— Во-первых, это моя книга. Она не продаётся. Об этом свидетельствует штамп. Во-вторых, почему бы вашему молодому человеку сразу не направить вас к Анне? — монотонно произнёс букинист, не отводя взгляд.