Венский бал

Мы подошли к грязно-серому обшарпанному зданию, такому же, как все дома вдоль Гюртеля. Две ступеньки вниз – и мы в полуподвале, где я впервые увидел коридор, о котором было столько разговоров. На веревках, протянутых во всех направлениях, сушилось белье. Мы шли друг за другом, лавируя между свисавшими колготками, рубашками и платками. Тут и там были целые завалы из обуви, велосипедов, переполненных мусорных ведер и пустых коробок. Рядом с отслужившим свой срок холодильником стоял прислоненный к стене матрац. Из жилых отсеков доносилось верещание передающих разные программы телевизоров, вперемешку с тарабарщиной иноземной речи. Слева плакал ребенок, справа переругивались два мужика. Пахло плесенью и прогорклым жиром, пряностями, стиральным порошком и потом. У одной двери – хоть нос зажимай – лежал ворох замаранных пеленок. Где-то в конце коридора слышался громкий смех, мы узнали голоса своих товарищей. Судя по некрашеным дощатым чуланам и висячим замкам, это действительно был кое-как приспособленный под жилье подвал. В сумерках я заметил большое светлое пятно. Здесь пытались стереть, но все же не вывели окончательно надпись «курва».

Дверь открыл Нижайший.

– Теперь можно начинать, – сказал он.

Все подняли откупоренные бутылки и чокнулись. Файльбёк сидел на стуле, остальные расположились на кровати. Когда мы подсели к ним, Сачок сообщил:

– У Панды старческий склероз. Засветился при выносе, забыл стереть магнитный код.

– И что будет? – спросил я.

– Да ничего, – ответил Панда. – Я сумел отбрехаться. Но с этого дня меня решили шмонать у выхода.

– Пусть себе контролируют, – заметил Бригадир. – Джоу спалит их лавочку.

На первый взгляд все имущество Нижайшего состояло в основном из книг. Стол ему заменяла подставленная на два выдвижных ящика доска из прессованной стружки. На ней среди груды раскрытых книг, рукописей, кофейных чашек и стаканов стоял компьютер. Возле стола – маленькая печка, работающая на жидком топливе. Под столом у самой стены – две двадцатилитровые канистры. На одной висел штуцер для долива. Здесь же нашлось место для двух поставленных друг на друга ящиков с пивом. У двери на каком-то комоде помещались электроплитка, несколько кастрюль, сковородок и итальянская кофеварка. Даже при закрытой двери нас доставал шум из других каморок.

– Мне еще повезло, – сказал Нижайший. – Я в угловом закутке. Рядом живет анголка. Ее слышно только по вечерам, когда она прихорашивается. Тут она врубает какую-то дикую музыку с криками и барабанами. Сейчас ее нет. Ушла на промысел.

Он вытащил из-под стола один ящик и раздал бутылки.

– А теперь, – скомандовал он, – хором: «Ша! Заткнись!»

Взмахнув бутылкой, он крикнул вместе с нами. На какое-то время голоса за дверью стихли.

– Этим их еще можно пронять, – сказал он. – Раньше и двери были нараспашку. Тогда я тоже свою открыл и поставил пластинку с «Хорстом Весселем».[28] Сербы выскочили в коридор и подняли хай. Я усилил звук. Сербы хотели ворваться ко мне, чтобы выключить музыку. Я взял кухонный нож и встал на пороге. В коридоре – целая толпа, все повылезали из своих щелей. Я выключил пластинку и объяснил им, что мне мешает их шум, когда они не закрывают двери. На другой день двери опять нараспашку. Я снова ставлю «Хорста Весселя» и вижу, как их двери захлопываются одна задругой. Я стал повторять это упражнение каждый раз, до тех пор пока эти инородцы не уразумели, что у нас двери положено закрывать.

Жилые отсеки занимали по десять квадратных метров каждый. На этой площади ютилось от двух до четырех человек. Спали они на двухъярусных койках да еще стелили на пол матрацы. Только румынская семья размещалась в двух каморках.

– Все это жалкий сброд, – сказал Нижайший. – Негритянка за стенкой добывает свои гроши на панели, румын посылает свою ораву попрошайничать. Другая негритянка где-то метет или убирает. Ее муж целыми днями давит клопов, а дети ему прислуживают. Они к нам пробрались через Францию. Старшей дочке давно уж пора в школу ходить. Сербы – мерзкие забулдыги, у обоих на уме только одно – как бы оттрахать анголку. Как-то ночью в душевой им это удалось. Во всяком случае, можно было догадаться по звуку. Чем они живут, я так и не выяснил. Иногда пропадают куда-то на несколько дней. Потом возвращаются и бухают. Когда руки чешутся, метелят боснийца. Он единственный здесь, не считая меня, кто живет легально. У него хронический понос. Приходит с работы и загаживает сортир. Бедолага потерял на войне всю семью. Когда-нибудь он замочит этих сербов. По-настоящему опасны только два египтянина и араб. Им надо больше, чем просто выжить. Эти неразлучны и не пьют. Молятся несколько раз на дню. Входят в Общество помощи иностранцам. Это они спреем намалевали на двери анголки «курва». Я точно знаю, потому что не спал тогда.