Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры

Коми-русские контакты, первые известия о которых датируются, видимо, концом I — началом II тысячелетия н. э., также едва ли послужили поводом для сложения преданий о Чуди. В русских источниках применительно к коми прочно утвердилось название Пермь (Великая и Вычегодская). Русские в быту никогда не называли коми Чудью. Нет этого названия и в письменных источниках. Единственный известный нам случай содержится в труде И. И. Лепёхина, который называет «чуденином» Перю-богатыря — героя пермяцкого народного эпоса, но здесь этот термин явно научного, книжного, а не народного, бытового происхождения. Кроме того, как будет показано ниже, предания о Чуди, распространенные у коми, сами повествуют о Чуди как о силе, враждебной коми, о гибели ее и о борьбе с нею, а не отожествляют Чудь с народами коми, что явно свидетельствует о привнесенности, заимствованности данных сюжетов на почве коми фольклора.

Остаются народы прибалтийско-финской группы. Но хотя самое наименование Чудь в наиболее ранних русских источниках обязано своим возникновением тем разнохарактерным взаимоотношениям, какие сложились у восточных славян с западнофинскими этническими образованиями, и этот термин закрепился в бытовой традиции (припомним такие названия, как чухна, чудья, чухари), большинство западных финнов должно быть все же исключено из круга вероятных объектов, описываемых в преданиях, так как, во-первых, все они, кроме вепсов и лопарей, не знают этих преданий, во-вторых, русское население, живущее с ними по-соседству, также остается вне пределов выявленного на карте ареала, а, в-третьих, в преданиях не содержится никаких данных, возводимых к эпохе первоначальных контактов восточных славян с указанной группой прибалтийских финнов.

Чудь — это, конечно, и не лопари. Этнографическая характеристика Чуди по преданиям никак не укладывается в рамки того, что известно о лопарях. С другой стороны, образ Чуди в лопарских преданиях, по-видимому, сложился не без русского влияния: уже указывалось на русское оформление лопарского варианта термина «Чудь». Следовательно, лопарские предания, с содержащимися в них чертами самобытности, либо возникли независимо от русских как результат столкновений с этой Чудью (и тогда в лопарских преданиях должно было прежде присутствовать иное ее название, позднее замененное русским), либо они сложились под воздействием русских преданий и отчасти по аналогии с ними (в этом случае этническое имя Чудь прямо и непосредственно вошло в предания лопарей). Есть основания думать, что первое предположение ближе к истине.

В итоге всего рассуждения остается единственная возможность — признать, что в основе рассматриваемых преданий лежат какие-то факты и события ранних русско-вепсских отношений. Это признание диктуется, понятно, не тем в конечном счете субъективным соображением, что Весь — вепсы избраны нами в качестве единственного подходящего для сопоставления объекта. Само избрание Веси-вепсов обусловлено совокупностью показаний, говорящих в его пользу. Оно согласуется с датой возникновения более или менее массовых контактов Веси с восточными славянами; оно находит опору в факте бытования преданий о Чуди у самих вепсов; оно подтверждается наличием связи преданий с археологическими памятниками Веси.

Вот тот главный вывод, как он нам рисуется в первом приближении, определяющий, если и не решение проблемы, то во всяком случае направление дальнейших поисков.

6

Эти поиски удобнее всего продолжить путем анализа самих преданий. Учитывая их общую историчность, можно попытаться составить определенную этнографическую характеристику Чуди, которая должна пролить дополнительный свет и на ее этническую природу.

Образ жизни, уровень культуры Чуди ни в коем случае нельзя себе представить так, как это казалось Е. В. Барсову, который полагал, будто Чудь «жила… в подземных норах и пещерах, боготворила все, чего боялась и что ей нравилось, и питалась сырым

мясом диких зверей, рыб и птиц». Такое предвзятое и глубоко неверное представление укоренилось довольно прочно. Однако более пристальное исследование данных преданий, в частности того, как в них отразились элементы материальной культуры, полностью его разрушает. Можно, например, с большой долей вероятия говорить, что Чудь жила в укрепленных и неукрепленных поселениях, тяготеющих к крупным водным магистралям Севера — рекам Онеге, Двине, Мезени, а также мелким рекам и озерам (последнее преимущественно в западных районах). В преданиях постоянно упоминаются то «город, населенный Чудью», то «городище» Чуди, то «Чудова деревня» и т. д. и т. п.