Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Пожелтевший лист прилипает к стеклу, прожилки на нем похожи на вытянутую ладонь. Я думаю о том, как иду по расстилающимся вокруг полям, провожу руками по стеблям пшеницы, слушаю их шелест, вдыхаю их запах.

«Знаешь, в этом походе, – говорю я, – были моменты, когда я просто переставал думать, и мне казалось, что все будет хорошо».

«Ух ты, – говорит она, – звучит неплохо».

«Люди, которые меня здесь окружают, кажутся сумасшедшими. Bona fide. Но они мне нравятся».

«Я рада, что ты это испытываешь, – говорит она шепотом. – Правда, рада. Тебе это нужно».

Меня так и подмывает выпалить: «Ты мне тоже нужна», но я сдерживаюсь. Мы оба молчим, кажется, целую вечность.

Я слышу тихий голос: «Позвони мне, когда будешь возвращаться домой».

«Домой? – я издал саркастический смешок. – Мои вещи все еще у тебя дома?»

«Они в камере хранения».

«Ну разумеется, – говорю я, а затем во мне поднимается подспудный гнев. – Не плати за хранение. Пусть их выбросят. Мне все равно».

Я злюсь на себя самого. Идиот. Чертов напыщенный идиот.

«Прости. Я не знаю, когда вернусь».

«Я оплатила вперед». Ее голос звучит напряженно.

«Спасибо».

«Пока».

И я остаюсь один.

День шестой

Утром, убедившись, что все ушли, я иду в ванную. После того как ею воспользовались более тридцати паломников, там грязно, а на полу царит беспорядок. Повсюду мокрые следы. Горячая вода закончилась, и я быстро принимаю холодный душ.

На улице стаи ворон – нижняя часть их крыльев темнеет на солнце – сидят на линии электропередач, арках, крышах. Я пересекаю мост на окраине города и оглядываюсь через реку на ряды домов, окна, веревки с развешанным бельем. Это помогает мне определить хоть какое-то направление, в котором нужно двигаться, когда голова не хочет думать.

Остаток дня я иду один – в основном по двухполосной дороге через города, которые становятся все больше. Когда я добираюсь до небольшого города, мне требуется больше часа, чтобы пройти по мощеным улочкам, которые переходят в асфальтированные дороги и петляют мимо жилых кварталов, детей, шумно играющих в парках, уличных киосков со свежими продуктами, и, наконец, я оказываюсь у входа в собор.

Войдя внутрь – а это церковь с огромными арочными колоннами, высоким куполообразным потолком, свечами и витражами, через которые струятся пучки синего, красного и желтого света, – я на мгновение испытываю благоговение. Из-за этой атмосферы мне почти хочется стать верующим. Я сажусь на деревянную скамью, закрываю глаза и отдыхаю.

«Я не хочу молиться тебе, – тихо говорю я. – Это не молитва».

Люди приходят и уходят. Эхом раздаются шаги. Кашель.

«Но если там что-то есть, если ты слышишь меня, просто сделай так, чтобы все стало лучше. Это все, чего я хочу».

В этот момент я понимаю, что не прошу вернуть Сью. Если бы это случилось, я бы все равно все испортил. Все, чего я хочу, – это чтобы боль ушла.

«Пожалуйста, – шепчу я, – не позволяй мне оставаться на дне».

Когда я выхожу из дверей и щурюсь на солнце, реальный мир с его нищими и туристами за воротами шокирует меня.

Я иду в дальний конец площади, подальше от толпы, и сажусь на пустую скамейку. Позади меня какой-то человек расслабленно сидит на складном стуле у стены. Бумбокс у его ног играет нежную фортепианную музыку.

Мимо, смеясь, проходит группа паломников. Их легко опознать: загорелые, в сандалиях и шлепанцах после длинного дневного перехода, с бледными лодыжками, не тронутыми солнцем из-за ботинок и носков, некоторые прихрамывают из-за волдырей. Вечернее уличное движение и шум из близлежащих кафе становятся громче.

Я оглядываюсь назад. У бездомного растрепанные каштановые волосы, на лице – седая щетина. Он мягко двигает руками в воздухе в такт музыке.

«Немного холодно», – говорю я. Прошло меньше недели, а я почти справляюсь с базовым испанским.

Он опускает руки на колени. «Привет».

«Тепло?»

Он стучит по тележке для покупок слева от себя. Она набита одеялами и спальными мешками.

«У меня есть одеяла», – говорит он.

Я подхожу и пожимаю ему руку. На ощупь она грубая, мозолистая. На ней видны черные разводы, похожие на жирные пятна.

«Полицейские, – говорит он, – они позволяют мне ночевать здесь. Они знают меня много лет».

Я киваю на переполненную площадь: «Здесь лучше, чем там».

«Днем жарко, – говорит он, натягивая на ноги блестящий зеленый спальный мешок, – а ночью холодно. Прошлой ночью дул сильный ветер».

Он указывает на две маленькие металлические решетки, вделанные в тротуар.

«Я там спал, – говорит он. – Я спал там, и там было тепло».

Я бросаю несколько монет в пустую чашку, которая стоит на бумбоксе: «Не замерзни».

«Да благословит тебя Бог», – говорит он, улыбаясь.

Я иду в кафе и заказываю сэндвич. Пока я ем, у меня появляется идея. Я покупаю еще один, прошу официанта завернуть его и возвращаюсь на площадь.

Музыка эхом отдается под навесом: фортепиано со струнными. Вальс Чайковского. Я чувствую, как слезы подступают к глазам, но сдерживаюсь. Протягиваю бездомному сэндвич.

Он разворачивает газету и медленно поднимает взгляд на меня.

«Спасибо, – говорит он. – Ты идешь в Сантьяго?»