– Вот именно, – резко сказала она, слегка заплетаясь языком из-за выпитого. – Вы привыкли, чтобы все вам подчинялись, удовлетворяли ваши прихоти! Но никогда, слышите, никогда вы не хотели увидеть в нас, во мне, человека! И в Анисье своей вы не видите! Она нужна вам для удовлетворения ваших потребностей. А что у нее есть душа, разве вам до этого есть дело? А она любит вас. Пусть так, как может, заключенная в своем ограниченном мирке, но любит!
Ларионов чувствовал, что в нем закипала ярость, как и в прошлый раз в бане. И снова он знал, что ярость эта была следствием того, что она говорила ему правду.
– Замолчи, – сказал он глухо.
– Я замолчу, замолчу, Григорий Александрович! Но мы оба знаем, что внутри вас голос не замолчит. Вы заглушаете его коньяком и развратом, но он все равно прорывается. Может, еще не все умерло там, внутри? Может, еще не все вы вытравили, что есть в вас благородного, светлого, человеческого!
Она выбежала на улицу и неслась в барак по морозу, забыв у Ларионова телогрейку. Остановившись на плацу, Ирина смотрела в небо. Хлопья снега падали ей на лицо. Она бесконечно устала от этой борьбы. Все кончено! Он теперь не позволит им ничего делать. Она подвела всех, провалила труд стольких недель. Он не простит ей то, что она наговорила.
Но разве она могла молчать? Она ведь знала, что в нем разрасталось зло. Как долго она еще сможет молчать, прежде чем вонзит ему в сердце кинжал совсем уже убийственной правды?
Ирина опустилась на колени. Куда она бежит? Зачем? Она понимала, что в ней самой разрасталось зло. Зло на него за все, что она выстрадала от мужчин и от тех, кто разрушил ее жизнь.
Но невозможно было просто все бросить теперь. Она должна была довести дело до конца. Там, в бараке, были ее друзья. Их радости, такие хрупкие ростки надежды, которые теперь могут быть снова разрушены из-за ее гордости, из-за ее собственных страданий. Она пожертвовала надеждой этих людей во имя того, чтобы разделить свои страдания с Ларионовым, который даже ничего не понимал о них.
Ирина поднялась с колен и повернула обратно к дому Ларионова. Она не могла поверить, что делает это. Он может выгнать ее, ударить, бросить в ШИЗО, но теперь уже было все равно. Она должна была попробовать исправить то, что испортила. Она зашла в дом. Было тихо. Ирина прошла к кабинету, там никого не было. Она увидела его в кухне, где был накрыт стол. Он стоял у печи и завороженно смотрел на огонь.
Ирина неуверенно вошла, ожидая всего, чего угодно, но не того, что произошло. Ларионов повернулся, услышав шаги. Он смотрел на нее подавленно, и в глазах его затаилась грусть.
– Ты пришла? – вдруг спросил он мягко. – Я думал, ты никогда больше не придешь ко мне.
Она стояла в оцепенении, мокрые волосы прилипли к лицу и шее. Она тряслась от холода и страха. Ларионов принес забытую в кабинете телогрейку и набросил на ее худенькие плечи.
– Ты совсем продрогла. Поди сюда.
Он взял ее за руку и подвел ближе к печи.
– Побудь со мной сегодня.
Ирина смотрела на него, и ей казалось, что он не в себе. Она окинула взглядом стол. Он был накрыт для двоих. Он даже не подразумевал, что она могла отказаться от ужина с ним теперь, когда от него зависели их планы.
– Зачем все это?
Он смотрел на нее долго и часто дышал, не решаясь заговорить.
– Ты не права, что я не знаю, зачем мне все это. – Он помедлил. – Ты нравишься мне.
Ирина подняла на него глаза.
– И давно вы это решили?
Ларионов немного колебался и волновался.
– Я знаю, что это звучит как безумие. Но я возжелал тебя, как только увидал, – глухо произнес он. – Я и сам не знаю отчего. Меня тянет к тебе, и сильно. Я нуждаюсь в тебе. Бог его знает, как до этого дошло…
Он не приближался к ней, но она видела, как его лихорадило.
– А как же Анисья? – спросила она нарочито спокойно, желая дойти до конца.
Ларионов раздосадованно выдохнул.
– Анисья тут ни при чем. Не нужна мне она, не нужна. Мне нужна ты. Весь день я думаю о тебе… Я уже не мальчик, чтобы бегать за тобой по зоне и вымаливать ласку. Скажи, что мне сделать, чтобы получить твою благосклонность. Я все сделаю! Не бойся меня. Я не кусаюсь… Может, тебе станет хорошо… Свыкнешься и захочешь…
Ирина рассматривала его. Ларионов чувствовал, как в нем закипало нетерпение. Она нравилась ему именно такой – странной, измотанной, грустной, одинокой. Ее гордость и упрямство вызывали в нем уважение, и в нем нарастало желание обладать ею. Ему действительно хотелось нравиться ей.
– Вы хотите сделать меня своей второй любовницей? – заговорила она тихо, чеканя слова.
Ларионов не выдержал, подошел к ней и взял ее за плечи.
– Ириша, посмотри на меня, – сказал он. – По-твоему, я совершенно конченый человек?.. Ты будешь единственной. Разве это не ясно?
– Пока не найдется замена, как Анисье? – спокойно вымолвила она.
Желваки у него задвигались, он сверлил ее взглядом.
– Зачем ты пришла?
– Вы позволите нам довести наш план до конца? – спросила она ровным голосом.
Ларионов резко развернулся и, схватив со стола бутылку с коньяком, со всей силы швырнул ее о печную полку. Она разлетелась вдребезги. Ирина вздрогнула.