Вера

Потом пришла очередь Ларисы Ломакиной. Она открыла письмо со свойственной ей сдержанностью, читала спокойно, а потом лишилась чувств. Женщины, приводили ее в себя, и спрашивали, в чем было дело. А Варвара-бригадирша бесцеремонно прочла содержимое письма. Оказалось, что мужа Ларисы Ломакиной, осужденного за шпионаж в научно-исследовательском институте, месяц назад расстреляли в Бутове. Ларису уложили на вагонку и отпаивали. Несколько дней Лариса была очень молчалива, а потом ей стало хуже. Ее тошнило, и она была направлена к Сашке. Женщины видели через щели в стенах барака, как Сашка промчалась через двор к Ларионову и с ужасом ждали вестей о смерти Ларисы.

Сашка вбежала к Ларионову, когда тот разбирался с Клавкой, Главбухом Фимкой и Файгельманом относительно строительства.

– А сможешь сделать, чтобы на печь хватило? – спросил Ларионов.

– Все будет четко, как в аптеке, – уверял его Фимка.

– Григорий Александрович, я на минуту, – запыхавшись, протараторила Сашка. – Только наедине.

Ларионов попросил всех удалиться и пригласил Сашку.

– Ну что у тебя? – спросил он.

– Тут вот какое дело, – начала быстро Сашка, сверкая своими заячьими зубами, – Ломакина поступила с жалобами на тошноту и потерю сознания. А она ведь беременна!

Ларионов выдохнул с грустью.

– Не думал, что Ломакина тоже тут себе ухажера нашла, – сказал он устало.

– Да нет же! – воскликнула Сашка. – Она уже месяце на четвертом-пятом, а животик малюсенький такой.

– Черт знает что! – процедил Ларионов. – И все это время она молчала и работала на лесоповале?

– Да, – радостно ответила Сашка, улыбаясь заячьими зубами.

– Позови Ларису ко мне и пока ничего никому не говори, – приказал он.

Сашка привела Ларису, бледную и измученную. Ларионов усадил ее на диван и протянул ей горячего чаю с сахаром. Ларисе показалось, что он был особенно учтив с ней, хоть и не подавал виду.

– Как же так получилось, Лариса? – спросил он с лаской и укором в голосе.

– Вы о беременности? – спокойно спросила она со слабой улыбкой.

– Нет, – смутился Ларионов, – о том, что ты ее скрывала так долго.

– Мы только поженились, когда мужа забрали, а потом и меня, – ровно говорила Лариса. – Я и не знала, пока на этапе не поняла, что уже в положении. Я словно не хотела себе признаваться в том, что жду ребенка.

Ларионов качал головой, но в глазах его была горечь.

– Я не хотела принимать, что он родится тут, на зоне, за колючей проволокой, что я голодом его морю, и жила поэтому так, словно его во мне нет. На днях я получила письмо о том, что мужа расстреляли, а мать моя сильно больна, – продолжала Лариса спокойно, словно смирившись с судьбой, – и не смогла больше скрывать.

Ларионов был мрачен. Сколько раз он слышал эти слова: «расстрелян», «забрали», «умирает»… Лариса была ему глубоко симпатична, и он чувствовал, как грудь его сжималась от боли.

– Черт-те что! – выругался он.

Лариса усмехнулась.

– Григорий Александрович, – тихо сказала она, и на глазах ее навернулись слезы. – Если он родится живым, вы его прямиком отправьте в дом малютки. Я бы не хотела его видеть.

Лариса вдруг достала из кармана телогрейки рукодельного тряпичного ежика.

– Я смастерила малышу игрушку из лоскутков: ему ведь нужно будет чем-то играть, – почти прошептала она.

Ларионов почувствовал, как слезы сдавили его горло.

– Не говори глупости! – вдруг сердито пробурчал он. – Родишь и выкормишь. Тебе дали пять лет. Выйдешь отсюда со своим малышом. А живым он родится… если ты позаботишься о себе.

Ларионов нахмурился, понимая, что позаботиться о ней мог только он.

– С питанием я решу вопрос, на лесоповал больше не пойдешь. Ты же библиотекарем была? – спросил он, о чем-то размышляя.

Лариса вяло кивнула.

– Вот и займешься нашей библиотекой. Пора ее тоже привести в порядок. А у нас никто не знает ничего о библиотечном деле.

– Зачем вам это? – спросила Лариса спокойно, но с легким оттенком нежности и жалости в голосе.

– Ты же готовишься стать матерью, – сказал он, краснея от смущения.

Лариса улыбнулась краешками губ, чувствуя в нем нерастраченную нежность и думая о том, как ему не хватает счастья и семьи.

– Нет, я про библиотеку… Просто чтобы занять меня чем-то?

Ларионов устремил взгляд сквозь Ларису.

– Скотство опостылело, – сказал он сухо, надел фуражку и вышел из комнаты.

Ларионов приказал Сашке подержать Ларису на спецпайке в медпункте, пока та не окрепнет, и устремился в первый барак. Ему необходимо было видеть Ирину, поговорить с ней, чтобы унять свою боль. Он думал о Ларисе; о том, какой чудесной матерью она будет. Перед глазами у него в тумане невыплаканных и непозволительных мужчине слез все стоял этот образ рукодельного ежика. Ему нестерпимо хотелось сейчас же сжать Ирину в своих объятиях, чтобы направить в это русло огонь сжигавшего его месяцами напряжения.