Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

1841 г., 2-го июня. Располагали сегодня ехать в Киев, но в семь часов утра – новость! Завтра в Белгородке ожидают митрополита (Филарета Амфитеатрова). Розалия В. вчера вечером послала в Волынку, а сегодня к нам за рыбою. ‹…› По предписанию земского исправника Волкова, станция должна заготовить для подъема экипажей девятнадцать лошадей (с. 543).

В сумерки летит ко мне из Белогородки записка, писанная рукой плисецкого священника, отца Иоанна Колтоновского, который уведомляет, что преосвященный уже к Плисецкому приближается… Я узнал, что отец протоиерей против ночи ‹…› отправился в Ясногородку, а я, устроив тогда же порядок в своей церкви и умолив Косьму Иващенка, чтобы до света ехал в Киев за покупками для принятия гостей, спокойно проспал до рассвета (с. 551).

Сами встречи представлены в основном с упором на их материальные аспекты – акцентируется длительное и утомительное ожидание духовенства, угощение владыки, иногда краткое общение с ним (тоже касающееся по преимуществу бытовых и организационных вопросов): «В Мотыжине долго скучали, ожидая; он прибыл часу в пятом или в шестом. Встретили благополучно, только за записку книг, за почистки и проч. несколько пожурил. Впрочем, обходился довольно ласково» (с. 548); «Преосвященный велел конторщику сделать замечания о том, что нашел в книгах…» (с. 549). Таким образом, самой встрече посвящено значительно меньше внимания, чем тому, что ее сопровождает, и в результате на первый план выходит ее бытовая составляющая, излишняя суета, хлопоты – эффект, который как раз нужен Лескову для подтверждения главных тезисов его статьи.

Отметим, что «бытовое», приземленное отношение проявляет диарист и к своей церковной деятельности: «Вчера ‹…› посеяно три меры проса и малость лёну, а сегодня роздано жалованье, и прихватом слепил проповеденку на неделю св. отец и на случай прибытия владыки» (с. 544–545; выделено мною. – М. Л.); «Певчие пели, а я шатался и хлопотал о чае и фриштыке, но успел неробко произнести слово» (с. 547). Как видно, сочинение и произнесение проповеди упоминается здесь в одном ряду с чисто материальными хлопотами, которые однозначно доминируют в опубликованных Лесковым фрагментах дневника. Даже в приводимых диаристом высказываниях владык заметно такое совмещение: «Расспрашивал об урожае, говорим ли проповеди?» (с. 544); «Преосвященный давно уговаривал Г-лова к себе в монастырь. У дьякона заметил полуштоф на окне, с жидкостью» (с. 549).

Огромный интерес представляет и языковой пласт использованных Лесковым фрагментов дневника о. Фоки Струтинского. Главная его черта – это совмещение разговорных выражений и славянизмов, элементов народных и книжных, а также употребление славянизмов в бытовом, «профанном» контексте, столь характерное для речевого поведения православного духовенства[656]. В дневнике о. Фоки, кроме разговорных выражений («гонял за книги», «пожурил», «брешете») и характерных для русской народной речи уменьшительных форм («проповеденка», «экипажец», «водочка»), присутствуют и многочисленные украинизмы («ялмужный», «позаводыв», «почуем, хто живой дижде»); в отдельных местах диарист полностью переходит на украинский язык, например при шутливом повествовании о поспешной подготовке храма к приезду архиерея:

Колы ж я туды вийду ‹…› Господы мылостывый! Жинóк (баб) трóха не з десять стоят рáком, попидтыкованных, и мыют в церкви пидлогу (полы), а чоловиков (мужчин) мабут з чотыри – хто з виныком, а кто з крылом птычым, ходят меж жинками, да все штурхають да обмитають то порох (пыль), то паутыну… (с. 552)[657].

К народной языковой стихии можно причислить также сказочную формулу «за тридевять земель, в тридесятое царство» и просторечный фразеологизм «всем досталось на калачи» (то есть все были наказаны)[658].