Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

Осознав и покаявшись в своих грехах, человек получает возможность начать новую жизнь, сменить дурную нравственность на добрую, жить духом, а не плотью. Но истинное покаяние это не мимолетное или периодическое воспоминание и сожаление о своих грехах, а постоянное, до кончины жизни покаяние, это постоянное религиозное умонастроение, которое занимает исключительно важное место в душеспасительном труде каждого верующего[394].

Несмотря на существование таких прецедентов – которые давали скорее общее направление, чем конкретные наставления, – кажется замечательным, что подготовка к таинству покаяния в форме автобиографии расцвела именно в первые десятилетия XIX века. Ибо этот период часто ассоциируется с отдалением российской элиты от Православной церкви, как и с относительным упадком религиозности и благочестия в других странах Европы[395]. Возрастала популярность франкмасонства[396]. С момента основания в 1813 году до начала 1820‐х годов Библейское общество насаждало надконфессиональную религиозность[397]. Оно ввело в круг чтения российской аристократии ряд западных религиозных авторов, включая мадам де Ламотт Гюйон, Жозефа де Местра и баронессу Барбару Юлиану фон Крюденер. Некоторые русские, как Е. Ф. Татаринова, начали основывать собственные духовные кружки, где их приверженцы «исповедовались» им[398]. Возможность лучше исповедаться была одним из мотивов, которые подтолкнули русских дворянок, включая графиню Варвару Головину, Анастасию де Сиркур (урожд. Хлюстину), графиню де Сегюр (урожд. Софью Ростопчину) и Софью Свечину к обращению в католичество[399]. Строго регламентированное покаяние в грехах перед православным батюшкой в православном храме, казалось бы, далеко отстоит от подобной практики.

Тем не менее даже в обстановке духовных «исканий» – или, возможно, именно из‐за нее – некоторые члены российского общества сумели подойти к православному таинству покаяния как к значимой автобиографической практике. Этот процесс начинался в детстве, с подготовки детей к первой исповеди. Хотя в практике русской православной церкви детей начинали причащать, как только их крестили, но, достигнув семи лет, «возраста разума», прежде чем им дозволялось причаститься, они должны были исповедаться. В результате первая исповедь в семилетнем возрасте занимала важное место в формировании литургического и ритуального сознания.

Но где семилетние дети могли узнать, что им полагалось делать на исповеди? В начале XIX века еще не было того изобилия руководств к исповеди, которые появились в период Великих реформ. Немногие из имевшихся, по-видимому, не были широко распространены, и среди них не было специально написанных руководств для детей[400]. Поэтому в России, как и во Франции, при подготовке дворянских детей к первой исповеди главная роль как в практике покаяния, так и в создании исповедальных текстов принадлежала матери[401].

Иногда материнское влияние и религиозная литература соединялись в одно целое. Для Анны Ивановны Мезенцевой в первой четверти XIX века

первая исповедь каждаго ребенка составляла ‹…› неусыпную заботу о внушении ему чувств чистосердечнаго раскаяния в его детских погрешностях и старания с должным вниманием и подробным розысканием совести приступить к Св. Таинствам покаяния и приобщения Св. Таин. С этой целью она (Мезенцева. – Примеч. ред.) составила несколько молитв и размышлений, подходящих к детскому возрасту, и во дни говения, собирая вокруг себя всех детей своих, читала им эти записки, кратко напоминая каждому его недостатки, и таким образом согревала их детския сердца и приготовляла к искреннему покаянию[402].