Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

Однако даже в житиях святых топосы представляют собой и гибкие элементы нарратива[535]. Некрологи священников периода поздней Российской империи в целом вписываются в два общих типа, которые отличаются друг от друга целым рядом различных, но не обязательно взаимоисключающих характеристик и разной манерой отношения к миру. Первый тип священника характеризуется тем, что он смиренный и скромный, удалившийся от суетных дел. Высшая слава, которой он ищет, не соотносится с достижениями в миру. Он всегда в ровном настроении, проявляя незлобивое присутствие духа и доброту. Он никогда не жалуется, даже если покаран несправедливо. Он требователен к себе, но невероятно терпим к слабостям других. Шутки и пустословие ему чужды. Он обожает книги, но читает только богословские тексты. Его излюбленная часть священнического бытия – служить литургию, в этом смысле он «не от мира сего». Некролог священника, подходящего под этот тип, описывает его так:

Насколько о. Михаил был добр и снисxодителен к другим, насколько, если только не более, он был строг к себе. Строгое воздержание, скромность и умеренность во всем были его постоянными спутниками до гроба. Не любя роскоши, о. Михаил не любил и неряшливости. В доме у него царил уклад строгой церковности, такую теперь редко встретишь, и замечательный порядок[536].

Второй тип отличает стремление высказывать всю правду, невзирая на последствия, и работать над совершенствованием внешнего мира. Чрезвычайно критически настроенный по отношению к себе, он осуждает и нравственные изъяны у других. Он считает себя пастырем и часто удостаивается признания за свое учительство и живые проповеди. Высокую оценку заслуживает постоянно его ум и эрудиция как в религиозной, так и в светской сфере, делая его «протоинтеллигентом». О. Алексей, пример этого второго типа, описан сыном так:

Даже в старческие годы своей жизни он не был ригористом, консерватором, оценивающим явления текущей жизни с точки зрения своего старого, «доброго» времени. Высоко ценя истинно доброе в старом времени, он с равным сочувствием относился к всем добрым и разумным веянием нового времени. У него не было, поэтому, старческой нетерпимости, досадливого «брюзжанья» не новые порядки. Вот почему и любила его молодежь, наезжавшая на правах товарищества к его детям. Самый внимательный и усердный читатель духовной периодической печати, почивший о. протоиерей не мог жить без газеты и любил читать разныя новинки в области светской публицистики и литературы, которые обыкновенно привозили ему его сыновья. Любил о. протоиерей побеседовать с каждым «свежим» человеком о текущей жизни, о злобах дня[537].

Церковные историки XIX века в России указывали на существование двух житийных моделей, возводя их к конфликту XVI века между двумя группами монашествующих. Суть их разногласий состояла в разности отношения к внешнему миру: первые собирались изменить мир с помощью благотворительности и образования; вторые стремились преодолеть мир, уходя в молитву и созерцание. Опираясь на достижения развивавшейся дисциплины истории церкви, церковные историки подчеркивали, что духовные вожди обеих монашеских групп были канонизированы, и указывали на то, что оба идеала сохраняли свою актуальность и в позднеимперский период. Оба типа были представлены в изданиях житий «для народа» в XIX веке под видом отшельников-мучеников и святых князей-воинов[538]. Несмотря на очевидные различия между этими двумя церковными архетипами, в действительности они не были бинарной моделью. Определенные черты были общими, а их казавшиеся различными практики были нередко результатом применения одних и тех же ценностных установок в разных сферах, – обстоятельство, на которое указывал уже вышедший в 1908 году учебник церковной истории[539].