Но при том что некрологи священников позднеимперского периода были отмечены стремлением насаждать архетипы, аналогичные житиям, и играли нормативную роль, пропагандируя ценности духовного сословия, они, однако, в меньшей степени походят на жития святых, чем автобиографические нарративы русских революционеров и поповичей XIX века, избравших светские профессии. Жития, в отличие от большинства позднеимперских некрологов священников, не приводят полной биографии. В некрологах не упоминается и борьба с искушениями – топос, входящий во многие жития аналогично духовным биографиям пуритан. Практически отсутствуют в некрологах священников упоминания об аскетических подвигах. Еще более бросается в глаза, что некрологи священников не изображают их неординарное детство и юность – в отличие от повествований о святых и автобиографических нарративов русских революционеров и поповичей в светской жизни. В последних авторы или описываемые ими лица рисуются как избранные, зрелые не по возрасту, либо наоборот, до тех пор, пока небесное, или, в случае нерелигиозных подражателей, некое аморфное вмешательство драматически не пробуждает в них осознание предназначения[540]
. Некрологи священников изображают не духовный путь, а скорее содержательный жизненный путь.Некрологи приходских священников отличаются от житий и тем, что они описывают особенности индивидуальных переживаний своих героев, которые не обязательно несут какую-либо дидактическую смысловую нагрузку. В некрологе о. Алексея, к примеру, есть подробное описание его участия в постройке сельской церкви, после того как один крестьянин завещал для этого некоторые средства, однако потом еще до своей кончины переменил намерение. Пересказ этой истории на восьми страницах включает в себя точную сумму расходов на строительство каждой из частей церкви, а также как и откуда о. Алексей на протяжении шести лет изыскивал средства[541]
. Во многих некрологах можно встретить детали настолько необычные для приходского священства, что они представляются уникальными, характерными лишь для этого лица: например, как старший брат священника получил дворянство и стал владельцем поместья в Тульской губернии[542].Характерные для некрологов приходских священников нормы иногда проявляются и в изображении особенностей, присущих одному лишь усопшему. Стремление одного священника вести свою паству путем спасения иллюстрируется рассказом о том, как он отказался прерывать литургию, которую служил, когда увидел в окно церкви, что его дом горит. Дом в итоге сгорел дотла[543]
. Склонность другого священника к познаниям выражалась в его любви к науке, которую подчеркивал его сын, местный краевед, занятый в церковной сфере в качестве учителя в епархиальной школе для дочерей духовенства: «В его кабинете кроме книг можно было увидеть и подзорную трубу, и самодельные приборы – лейденскую банку, барометры и разные предсказатели погоды, механические приборы»[544].Упоминая в деталях индивидуальные особенности усопшего, некоторые авторы могли останавливаться и на негативных аспектах его характера[545]
. К примеру, один сын священника, хотя и постарался аккуратно предварить свое описание недостатков отца, списывая их изначально исключительно на внешние факторы (из‐за доноса отец был вынужден поменять приход и бросить хозяйство, в результате чего умерли младшие дети), все же охарактеризовал отца как тяжелого человека, постоянно беспокойного, нервного и обидчивого. В надгробной речи, которая была полностью помещена как приложение к написанному другим сыном священника некрологу, коллега усопшего вышел за привычные рамки, отметив разницу между памятью о приходских священниках и житиями. Он специально подчеркнул, что не собирался говорить о покойном как личности без недостатков; в конце концов, тот был человеком, а человеческие существа – не святые[546].Некрологи как жанр обычно не критичны по отношению к своему объекту. Но описывая личные достоинства усопшего, некоторые авторы некрологов священников все же писали о характерных проблемах приходского духовенства. Так, покойных чествовали как выдающихся личностей, составлявших исключение в сравнении с распространенными негативными стереотипами[547]
. Например, сын о. Николая Соколова, благочинного округа, вспоминал в 1917 году, что отец обращался с подчиненными иначе, чем другие священники: