Вера и мёд

Это было и правда похоже на медведя, только больше раза в два — из темноты, перекатывая свою массу, словно улитка, топотал грузный кожаный мешок белесого цвета со множеством когтистых лап и жутким симметричным рылом, как у глиста. Больше не было сомнений, чей это тоннель, — чудовище занимало весь диаметр. Не добежав метров трех, оно мягко затормозило и распахнуло огромный рот-трубу, набитую по кругу режущими пластинами — словно выкатило их вперёд из кожи и выдохнуло. Полыхнуло жаром — из глотки вылетали синие языки пламени.

— Божечки! — ахнула Вера. — Да это же гигантская тихоходка, про которую столько спорили…

Чудовище угрожающе подалось вперед.

— Не смеешь! — строго и отчётливо произнесла Вера, подняв ладонь. Она угрожающе сорвала с головы красный берет и шагнула навстречу.

Тихоходка от неожиданности попятилась, перекатилась на задницу и подняла передние пары лап. Некоторое время она водила рылом, словно принюхиваясь, а затем с какой-то удивительной ловкостью повернулась в тоннеле и с глухим ворчанием, перекатываясь с лапы на лапу, уплыла во тьму.

Вера надела берет и без проблем дотащила человека до выхода из провала. Тут ее схватили десятки рук, кто-то поздравлял, кто-то охал.

— Живых там больше не найти, — сказала Вера.

Все бросились заваливать дыру обломками ящиков и стеллажей. Вере было не до них — она осматривала парня. Крови не было: ноги были словно обрезаны плазменным резаком, ткань крепко запеклась. Идеальная ампутация. Вера ввела противошоковое, антибиотик и на всякий случай грибковый антидот. Парень открыл глаза, и Вера его узнала — это был охранник Паша с проходной.

— Скорую вызвали? — обернулась Вера.

— Звонили, — ответили из толпы. — Говорят, нет свободных скорых, только по записи на завтра.

— Они с ума сошли? — удивилась Вера. — Ну, давайте на носилки и ко мне в медпункт.

* * *

Телефон звонил дважды, но Вера подойти не могла — обрабатывала раны. Взяла трубку лишь на третий раз.

— Медпункт, Поспелова? — уточнила телефонистка. — Соединяю.

В трубке щёлкало.

— Верочка?

— Эрик, милый! Мы же договаривались, ты не будешь звонить мне на работу, тут режимный…

— Верочка! — перебил Эрик. — Я же волнуюсь страшно! Я звонил домой, тебя нет! Почему ты на работе? Как ты решила добираться?

— У меня пока не было времени. Представляешь, у нас тут…

— Не было времени?! Верочка, ты в своём уме? Остались считанные часы! Следующий дрейф через год! Может поменяться роза ветров, закроются возможности, не будет проводников, транспорта! У меня нет средств на новый билет — я влез в долги, заложил дом, который строил здесь для тебя, для нас! Умоляю, просто доберись до Кирова! Я не смогу это сделать за тебя!

— А ты можешь сдать билет?

Эрик молчал долго.

— Вера, — сказал он наконец, — ты ли это?! Мы ждали четыре года!

— Но с кем я оставлю Тишку?

— Вера!!! Какого Тишку?! Отдай соседям! В приют! В институт, в гардероб к тете Вале! Какой Тишка?! Мы же всё планировали, я ехал на месяц раньше — устроиться, встретить тебя! А потом ты не могла оставить больную маму, а она не хотела ехать. Потом не стало мамы, а перебраться через Риф становилось всё опасней и дороже. Потом сменилась роза ветров и год не было дрейфа. И теперь, когда всё наконец сложилось, ты говоришь про Тишку?! Про эту безмозглую вонючую нежить, бешеную паучью тварь, которая мне трижды раздирала ноги до костей?!

— Не ругайся, милый, — попросила Вера. — Я люблю нашего Тишку. И ты его любишь.

— Вера, что у тебя в голове творится?! Ты хочешь дальше жить в этом аду среди скользких тварей, изощренных паразитов, прорывов, инфильтрантов, интегрантов, пьявок, коконов, ульев и нежити?! Ты уже забыла, как выглядит весь этот адский мир со стороны, с нормальной стороны?! Или ты не хочешь видеть меня? У тебя появился другой мужчина?

— Конечно я хочу тебя видеть, — возразила Вера, — почему нет? Мне не нужен другой мужчина. Мне просто надо собраться с мыслями.

— Ну вот, совсем другой разговор! — обрадовался Эрик. — У нас всё получится! Я тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю.

Она вернулась в бокс. Паша все так же лежал на спине, но щеки его заметно порозовели, глаза были открыты, а взгляд осмысленный, хоть и растерянный.

— Из дома звонили? — спросил он. — Волнуются наверно, небось уже слухи по всей Москве…

Вера кивнула.

— А моя родня вся в Горьком осталась, — сказал он. — Сколько тебе лет, если не секрет?

— Тридцать восемь.

— Ого. А так и не скажешь.

Вера снова улыбнулась.

— Почему ты улыбаешься? Говорят, ты всегда улыбаешься.

— Потому что всё хорошо.

— Что ж хорошего?

— Не могу объяснить, это можно только почувствовать. Просто мне сладко жить.

— Сладко жить? Это как?

— Это когда всё делаешь правильно, ничего не тревожит, неприятности не огорчают, а что может радовать, то радует.

Паша помолчал.

— Повезло тебе.