Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" [СИ]

— Чего? — замер от неожиданности Кэно.

— Столько мы нигде не заработаем. А навыки, как я говорил, у нас есть. У меня связи в Детройте остались. Там матерый бандюга Корсар меня давно на это поприще вербовать пытался: где чего украсть, из кого деньги выбить, кого пришить… Так идет?

Кэно принял идею без особого энтузиазма, но легко вжился в новую роль — наемный убийца, грабитель, вымогатель. Он быстро стал известной и уважаемой фигурой в криминальном мире, Джарек тоже преуспевал, иногда поигрывая в казино и подделывая произведения изобразительного искусства. Была, конечно, в этой новой жизни масса недостатков — нелегкая жизнь вне закона, потребность постоянно скрываться, и, в конце концов, бессонница, порожденная чувством небезопасности мира. Работа все же нравилась Кэно — он снова почувствовал себя в родной стихии, когда приклад снайперской винтовки уперся в затвердевшее за годы сильное плечо. Запах рыбы наконец-то выветрился из одежды — его сменил запах бензина, копоти, сигар и портвейна. Анархист решил, что родился для войны. Даже больная нога стала беспокоить его настырной тупой болью гораздо меньше.

Мужчин знали под их старыми армейскими прозвищами — Скиталец и Козырь. Под началом бывалого киллера Корсара они воевали под знаменами тех, кто платит, до 1984 года. И осенью этого года один день вновь заставил Кэно задумываться о том, куда же ему стоит идти. Жизнь словно сама заставляла выбрать свою дорогу. Раз и навсегда.

Джарек заканчивал делать копию полотна какого-то известного импрессиониста, то ли Гогена, то ли Моне. Химический запах масляных красок уже не вызывал головной боли и тошноты. Маслом были перепачканы старые брюки, клетчатая рубашка и руки Джарека. Тюбики краски, грунтовка для холста, грязные тряпки и кисти различной формы и ширины валялись вдоль холста на мольберте, на полу, на запятнанном маслом старом деревянном стуле, несколько кистей Джарек держал в зубах. Облезлая входная дверь распахнулась, ударив о стену так, что ржавая ручка оставила вмятину на штукатурке. От неожиданности рука Джарека дернулась и он положил жутко кривой мазок.

— Кэно, СВД тебе в зад! Предупреждать надо! — бранился живописец, убирая тряпкой неровно легшее масло.

— Заткнись, — недовольно буркнул Кэно себе под нос, снял кожаный плащ и кинул его на пыльный пол.

На полу стоял ящик пива, принесенный Корсаром в знак благодарности — Скиталец и Козырь помогли ему уйти от преследования. Такая взаимопомощь у них, наемников-головорезов, была обычным делом.

— Сука, теплое! — прорычал Кэно, взяв одну бутылку.

Он открыл пиво зубами, и по черной бороде на шею и густую поросль на груди потекла с чуть слышным шипением пена. Кэно начал пить крупными глотками, проливая часть пива — его капли оказались даже на кожаных брюках с бахромой вдоль боковых швов и на сверкающей пряжке ремня, украшенной изображением дракона. Джарек швырнул кисти и палитру на стул и с тревогой посмотрел в глаза товарищу:

— Что случилось-то, брат?

— Взяли меня, — неуверенно изрек Кэно, вытирая рукой мокрую бороду. — Спецназ…

— Спецназ? — Джарек удивленно поднял брови и начал нервно хрустеть пальцами. — Так что, вычислили?

Кэно мотнул головой:

— Хуже. Я Дес Барреса видел, — и, не замечая, как, открыв рот, замер в шоке Джарек, добавил: — И говорил с ним. Да, он, мягко говоря, в ауте был. Уставился на меня, как на змею орел-змееяд: «Скиталец? Тревор Гаррет?»

— А ты что?

— А я на все это клал — так и сказал: «Зовите меня Кэно. Другого имени мне не надо».

— Ты был в допросной? Как же ты ушел?

— Дес Баррес позволил мне уйти.

Зачем это было нужно бывалому вояке, генерал-лейтенанту, у которого вся грудь в наградах, как в бронежилете? Зачем давать фору бывшему подчиненному, а ныне убийце, наемнику, грабителю, вымогателю? Как тщательно он все продумал! Создал иллюзию побега, отыграл импровизированное действо перед федеральными агентами! А Кэно все же услышал его фразу, брошенную ему вслед, будто самому себе: «Славный был боец Скиталец! Не загубил бы себя…» К чему это сказал? Вспомнил, что Кэно — все-таки герой? Вряд ли.

И тут вспомнилась речь капитана пиратов Биннака: «Зачем тебе эта война?» Дьявол, неужели все эти люди полагают, что он не смог обрести себя? Ему хочется войны, хочется свободы, хочется быть с «Черными драконами». Так уж судьба сложила его взгляд на мир: клан — братья, союзники, которым он жизнью обязан, а что остальной мир? Клал он на этот мир! Мир объявил его врагом народа, ненавидит его, желает уничтожить! Кэно не верил в то, что в таком мире возможна свобода, а именно она нужна была ему, как воздух. «Это Морихей натравил на это тебя!» — говорил все тот же старина Биннак. Неужели? Морихей лишь приоткрыл дверь — Кэно сам вошел. И сколько раз ему давали шанс вернуться, как сейчас, — он остался. Так велело сердце. Сердце бунтаря.