Вера и упование

Талмуд рассказывает, что когда Уна, сын раби Нахмана, ответил на вопрос рава Папа, разрешив при этом трудную алахическую проблему — вправе ли первосвященник, который не может совершать свое служение из-за нега цараат, взять в жены вдову (которая обычно запрещена первосвященнику; нега цараат — особого вида язва, см. Ваикра гл. 13—14, поражавшая людей, одежду и дома за злоязычие и другие прегрешения. Прим. перев), то рав Папа был так взволнован и растроган, что он встал, поцеловал Уну и пообещал ему в жены свою дочь (Орайот 12б). Постановили в Талмуде мудрецы, что все пути нашей учебы являются составной частью той Торы, что получил Моше на горе Синай, и рассказали нам о святости души рава Папы, которая составляла одно целое с Торой. Любовь к Торе привела его в величайшее волнение даже из-за одной-единственной алахи и выплеснулась наружу в такой форме, что он поцеловал Уну и пообещал дать ему в жены свою дочь… Нет никакого сомнения, что такое не могло бы произойти, если бы рав Папа был знатоком в сфере Б-гобоязненности, а не алахи, ибо тогда зачем он стал бы отдавать Уне свою дочь? Ведь он полагал бы тогда, что величие всякого мудреца — в умении вести нравственные беседы и влиять тем на других людей, и какую ценность имели бы тогда в его глазах способности и напористость валахе? Все сказанное, все, чему научил нас здесь рав Папа, находится в явном противоречии с делами тех, кто лишил душу свою важнейшего приобретения — любви к алахе, и не завершил своего духовного строительства как раз в этом месте, хотя именно здесь оно — самое важное и наиболее любимо Всевышним. Об этой основе духовного строительства много говорил раби Хаим из Воложина, будь благословенна память этого праведника. И он сказал: все молитвы, сказанные мною в течение всей моей жизни, я отдал бы за одно-единственное открытие в законе из Талмуда. И хотя на самом деле наши добрые дела и поступки не являются «товаром», пригодным для торговли и обмена, тем не менее подобное высказывание может научить нас той преданности и самоотдаче, которые требуются от нас для углубленного изучения алахи и прояснения приводимых в Талмуде законов, ибо именно это — самое любимое служение, которого ждет от нас Всевышний, и оно выше молитвы (см. об этом также Шабат 10а). 20

Рассказывается в Талмуде (Менахот 18а) от имени Раби (р. Йеуда а-наси), как он пришел однажды навестить р. Элазара бен Шамуа, чтобы проверить результаты своей учебы и задать нужные вопросы. Он застал у него Йосефа-вавилонянина, которого тот очень любил. Они обсуждали разные алахические вопросы, пока не дошли до одного. Спросил Йосеф раби Элазара: раби, когда режут жертвенное животное, намереваясь при этом оставить часть его крови назавтра (то есть позже дозволенного для этого времени), что будет с жертвой? Ответил тот: кашерна (пригодна); это было вечером. Йосеф повторил свой вопрос утром и получил тот же ответ, и то же самое — в полдень. Под вечер (когда было время молитвы минха) раби Элазар ответил на тот же вопрос чуть иначе: жертва кашерна, но раби Элиэзер сказал — негодна. Лицо Йосефа-вавилонянина засияло от радости… Он сказал: «раби Йеуда (не Раби, а другой, из старшего поколения мудрецов Мишны) учил меня, что жертва негодна! Я спрашивал после этого всех его учеников, но ни один не сказал, что он слышал от р. Йеуды то же, что и я! Теперь… (когда ты разрешил мое сомнение, ибо я боялся, что забыл алаху), ты вернул мне мою потерю!» Глаза раби Элазара бен Шамуа наполнились слезами, и он сказал: «Счастливы мудрецы Торы, что слова ее для них дороже всего на свете! О таких людях сказало Писание: “Сколь сильно Твою Тору я люблю, весь день она — предмет моей беседы!”» (Теилим 119:97). Слова благословенной памяти наших мудрецов — словно доброе масло; проникают они до самых костей, воспламеняя сердца, побуждая их возлюбить Тору и найти отраду в сиянии ее красы… И душа Йосефа-вавилонянина истаяла в тоске из-за одной алахи, забытой им, и засияло радостью его лицо, когда вновь обрел он потерянное… А раби Элазар был потрясен и растроган любовью своего ученика к Торе, и полились из его глаз слезы счастья при виде красоты души его. Тот же, кто лишает свою душу глубокого и кропотливого изучения алахи, и этим отнимает у нее возможность отведать вкуса мудрости, — тем он лишает себя не чего-то одного, — но всего себя теряет, все бытие свое сведя к нулю… И в чем же преимущество глупца под этим солнцем? Бредет во тьме, и нет ему сиянья света; как ребенок неразумный, проводит в шалостях все дни свои, не ведая болезни и беды, и боль не ощущая… Уста изрекают высокие слова, а сердце, пораженное гордыней, подобно монете, громко звенящей в пустом кувшине; возвеличиваются в его глазах младенческие качества его, и сыт он внешним блеском; и уснет он в гордыне своей великой, скромности не познав и по мудрости голода не изведав, как сказано нашими мудрецами: «безумный не ведает стыда». 21