Вера, мышонок и другие

— Что, совсем ничего? — попросила уточнений Марисоль.

— Увы, если Ансельм и закодировал что-то в той книге, то нам не известно, по каким принципам, а то, на что мы надеялись, обернулось ничем, — он немного помолчал. — А вам не кажется странным и даже значительным то, что вы, живущие здесь и сейчас, оказались хотя бы косвенно связанными с людьми, которые жили много лет и даже веков назад?

— Сейчас кажется, когда ты об этом сказал, — ответила Вера. — Но что это значит?

Марко пожал плечами:

— Не знаю, может это свидетельство единства человеческого рода, которое так явно и просто обнаруживается, но которому обычно не придают никакого значения, считая, что это всё дела минувшего и просто совпадение, а сейчас важнее то, какая скидка в магазине. Современный мир отучает нас думать глубоко и отыскивать скрытые взаимосвязи, и даже видеть явные, а вместо этого приучает задумываться только о ярком, громком и блестящем. Особенно это касается единства человеческого рода и жизни вообще — эту тему стараются сейчас не затрагивать, — напротив, выдумывают всякие признаки различия, по которым можно осуществлять дифференциацию. Как говорится, «разделяй и властвуй».

— Но зачем это нужно? Только для власти? — спросила Вера.

— Ну, жадность и властолюбие трудно разделить. Они, вероятно, это делают, чтобы людьми было проще манипулировать и, как следствие, успешнее продавать им свои товары и услуги, то есть для получения прибыли, и в конечном счёте для обретения власти. Правда, власти иллюзорной, поскольку она не основана ни на личных достоинствах носителей власти, ни на истинном понимании природы человека. Носители власти зачастую невежественны и бессовестны, и всё, что у них есть, — это информация политического и экономического свойства, и связи — сеть круговой поруки. А поскольку структуры власти и цифровых сетевых технологий внешне схожи, то власть будет этим пользоваться, и боюсь, что в максимально бесчеловечной степени. И всё станет много хуже. Говоря о власти, я говорю и о крупном, в первую очередь, капитале. Впрочем, во все времена власть была такова, кроме некоторых исключений, а об иных «властителях» уже и не помнят или смеются над ними.

— Такая подлость может всех нас погубить, — сказала Марисоль.

— И мой дедушка, я помню, говорил, что хозяева мира — не такие умные и дальновидные, как им самим, должно быть, кажется. Может, это нас и спасёт?

— Может, если мы сами не допустим окончательного самооглупления, — резюмировал Марко. — То есть «само» или не само — вопрос спорный, но попросту говоря, нельзя глупеть.

По дороге домой он спросил у дочери, когда она собирается вернуться? Ведь он-то уезжает завтра. Она объяснила, что хочет побыть здесь ещё несколько дней, и уж тогда возвращаться.

— Но я не знаю, как быть с домом.

— Вероятно, тебе не остаётся ничего другого, кроме как сдать его. Я уже переговорил на всякий случай по этому поводу с Родригесами и родителями Марисоли. Они сказали, что помогут, сообщат тебе, если кто надёжный подвернётся. И в дальнейшем смогут приглядывать за домом.

— Тогда мы так и сделаем, — обрадовалась Вера.

— Привет, Бланка, — послышался голос Марисоли.

— Привет, девушки. Как вы поживаете? Я слышала о том, что у тебя произошло, — обратилась Бланка к Вере.

— Ты сегодня одна? А где Каролин и Мегатрониха… ой, извини, она ведь твоя подруга, но её все так называют, и я по привычке, — спросила Марисоль.

Бланка махнула рукой:

— Они разъехались учиться в другие города. Я не поняла, чего хочет Мира — и она мне не такая уж подруга, — но Каролин будет учиться на… не помню, как называется, но это связано с физкультурой. А вы здесь остаётесь или тоже уедете?

Ей рассказали, что Марисоль будет жить на два дома, а Вера будет стараться приезжать сюда вместе с ней, хотя бы на два-три дня.

— Так, может, мы увидимся? — спросила Бланка.

— Мы не против, — ответила Марисоль, и они обменялись номерами телефонов.

В последующие дни Вера ничего особенного не делала, а только гуляла вместе с подругой, и они ещё раз встретили Бланку, с которой поболтали. Незадолго же до отъезда Вера посадила деревце рядом с местом, где лежал Жука. Марисоль сказала, что сможет приглядывать за ним, когда будет здесь, а сеньора Родригес согласилась смотреть за деревцем в любое другое время.

Глава 17

В один из тех вечеров, что Вера проводила в своём родном городке, сеньора Суарес сидела на кухне с задержавшейся сеньорой Диас — они вели разговор:

— Хелена, я вот что-то не пойму, ну кому это пришло в голову накарябать усы на портрете? Детский сад какой-то!

При этих словах сеньора Суарес поморщилась, что не ускользнуло от внимания сеньоры Диас.

— Ты что, не хочешь говорить об этом, Хелена?

— Нет, не в том дело, Ди. Одно слово, которое ты сказала. Не люблю его.

— Какое слово? Усы? Или детский сад? — удивилась сеньора Диас.

— Нет-нет, слово «накарябать». Меня передёргивает от него с детства.

— А отчего? — спросила кухарка, пересыпая крупу из пакета в стеклянную банку.

— Да так, глупости.