Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

страдает упрощением.

2

Главным содержанием поэзии Николая Алексеевича Некрасова (1821 — 1878) были любовь и

сострадание к простым людям, к народу русскому, к Русской земле. Такое утверждение не может

претендовать на особенную новизну, но оно истинно. А истина, сколько её ни повторяй, истиной и

останется.

Ни у кого из великих русских поэтов, кроме Некрасова, не обнаруживается столь контрастного

противоречия между искренней религиозной потребностью обрести душевный покой в обращении к Богу

— и неотвязным стремлением побороть зло собственными, волевыми, революционными усилиями. И если

революция субъективно не воспринималась им как дело антихристианское, то хотя бы нехристианский

характер его тяготения к ней нужно признать несомненно.

Человек при недостатке веры чрезмерно уповает на собственные силы. Но кто вне Христа, тот не

против ли Христа (Мф. 12,30), хотя и не догадывается о том порой?

Некрасов отличался преизбыточной восприимчивостью к боли ближних своих, и его сострадание

им — страдание! — слишком бередило и терзало его душу. Порой представляется, что боль его

сострадания едва ли не острее и мощнее, нежели та, на которую он отзывается душевной мукой. Оттого в

его сознании и мировосприятии — над Русской землёй стоит незатихающий стон и вой народного

страдания. Он переносит это в окружающий мир из недр собственной души.

Подобная восприимчивость даётся человеку Свыше, как даётся и всякий талант. Сострадание также

имеет своих гениев, не давая им, впрочем, той чистой радости, какую может доставить творческий дар.

Правда, и талант художественного творчества несёт своему обладателю особую муку. Таким талантом

Некрасов также был наделён с избытком. Он — поистине великий поэт. Два великих Божиих дара:

сострадания и творчества дали в соединении неповторимое явление русской литературы — поэзию

Некрасова. Его "бледную, в крови, кнутом иссеченную Музу" (страшный, поразительный образ, его

собственное восприятие своей поэзии).

Но некрасовское сострадание нередко становится его неодолимой страстью. Страсть же — делает

душу восприимчивой к бесовскому воздействию. Быть может, именно страстное, нетерпеливое стремление

избыть муку сострадания заставляло Некрасова так жадно искать спасения не в вере, а в разрушительном

революционном воздействии на мир. Для веры ведь потребно терпение. "...Претерпевший же до конца

спасётся" (Мф. 10,22). Всё обостряющаяся боль заставляет быть нетерпеливым. Одолеть это можно лишь

мощью веры. Слабость веры заставила идеализировать своеволие героев-борцов.

Чернышевский слишком рассудочно конструировал образ революционного аскета — Некрасов

сотворил этот образ мукой своего сердца. Он уверовал (это очевидно) в благодатное воздействие воли

подобных людей на преображение лежащего во зле мира (1 Ин. 5,19).

Так он превозносит своих соратников-борцов, обращаясь к ним скорбящею памятью.

"Многострадальная тень" Белинского рождает в душе поэта образ великого, кипящего умом гуманиста,

возглашавшего идеал равенства, братства и свободы. Дважды этот образ отпечатлевается в некрасовской

поэзии, в стихотворении "Памяти приятеля"(1853) и в "Сценах из лирической комедии "Медвежья

охота»(1867). Суровый облик Добролюбова ("Памяти Добролюбова", 1864) сразу заставляет вспомнить

Рахметова: и по аскетической возвышенности характера, и по вознесённости этой фигуры над обыденным

миром, и по идее высшей предназначенности этого человека — живить мир своими деяниями и даже одним

своим присутствием в нём. Чернышевский для Некрасова — несомненный пророк, напоминающий миру о

Христе и готовящийся принести за то смертную жертву ("Пророк", 1874). Не удержался поэт и от

некоторого уподобления своего "пророка" Христу: "Его ещё покамест не распяли, но час придёт — он

будет на кресте".

Итак, страстотерпец, аскет-подвижник и пророк. Именно о них вплетает свою молитву поэт в

народное моление об избавлении от лютого бедствия, голода, отчасти подстраиваясь под внутренний ритм

и содержание ектении. И это символично: такие-то люди, по неколебимой убеждённости поэта, только и

способны помочь народу в его горестях ("Молебен", 1876). Некрасов также принял участие в известного

рода канонизации революционеров, принесших себя в жертву своей борьбе. Достаточно хотя бы того, как

обращается поэт к памяти Белинского:

Молясь твоей многострадальной тени,

Учитель! перед именем твоим

Позволь смиренно преклонить колени!

Поэтом движет не спесивая надменность, но то же жертвенное чувство, сознание необходимости

собственную жизнь положить в основание великому делу революционных подвижников. О подчинении

всего человека "чувству всеобнимающей любви" поэт напоминает едва ли не постоянно в своём творчестве.

В такой жертвенности для него и заключалась единственная возможность человеческого счастья в земном