Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

славянофильство, как в старину, например, для Белинского, означает лишь квас и редьку. Белинский

действительно дальше не заходил в понимании славянофильства". Не разделял ли и Достоевский в

молодости таких же заблуждений?

Должно и вообще признать, что многое в суждениях о славянофилах мифологизировано: на это

сетовал, как известно, Ю.Ф. Самарин. Знаменательно в сентябре 1863 года Фёдор Михайлович сообщает

брату: "Скажи Страхову, что я с прилежанием славянофилов читаю, и кое-что вычитал новое". Самому же

Страхову уверенно утверждает: "Славянофилы, разумеется, сказали новое слово, даже такое, которое,

может быть, и избранными-то не совсем ещё разжёвано". В Достоевском совершился явный поворот в

отношении писателя к славянофилам — ведь двумя годами ранее, к примеру, он весьма едко отзывался о

газете И.С. Аксакова "День" в статье, тому специально посвященной.

Опуская многие промежуточные моменты становления взглядов Достоевского, обратимся к

рассуждению из тетради за 1876—1877 годы о российских радикалах: "Если б они больше были знакомы с

Россией, то стали бы славянофилами. Но до сих пор это незнакомство продолжается. Славянофильское

учение до сих пор неизвестно, хотя к нему примкнут".

Логика проста: Достоевскому, знавшему Россию, иного и пути не было, кроме как в славянофилы.

Он и пишет без обиняков в том же 1877 году: "Я славянофил": И тут же задаётся вопросом: "Что такое

"славянофил"?" — и разъясняет: "Наша борьба с Европой — не одним мечом. Несём мысль".

В "Дневнике писателя" за 1877 год в разделе с недвусмысленным названием "Признания

славянофила" Достоевский определяет славянофильство как "духовный союз всех верующих в то, что

великая наша Россия, во главе объединённых славян, скажет всему миру, всему европейскому человечеству

и цивилизации его своё новое, здоровое и ещё неслыханное миром слово. Слово это будет сказано во благо

и воистину уже в соединение всего человечества новым, братским, всемирным союзом, начала которого

лежат в гении славян, а преимущественно в духе великого народа русского, столь долго страдавшего, столь

много веков обречённого на молчание, но всегда заключавшего в себе великие силы для будущего

разъяснения и разрешения многих горьких и самых роковых недоразумений западноевропейской

цивилизации. Вот к этому-то отделу убеждённых и верующих принадлежу и я". Последняя фраза прямо

свидетельствует о его сознательной принадлежности к славянофильскому направлению.

В разъяснении к Пушкинской речи Достоевский себя объявляет прямым славянофилом: "Я же

заявляю теперь — да и заявил это в самой речи моей, — что честь этого нового шага (если только

искреннейшее желание примирения составляет честь), что заслуга этого нового, если хотите, слова вовсе не

мне одному принадлежит, а всему славянофильству, всему духу и направлению "партии" нашей, что это

всегда было ясно для тех, которые беспристрастно вникали в славянофильство, что идея, которую я

высказал, была уже не раз если не высказываема, то указываема ими. Я же сумел лишь вовремя уловить

минуту".

Именно дарованный ему страшный опыт познания мрачных сторон души народной дал

Достоевскому прозрение в то, что сквозит и ярко светит в стремлениях этой души. Поэтому

почвенничество можно назвать развитием и совершенствованием славянофильской идеи. Да и само

понятие почвы Достоевский заимствовал у К.Аксакова, употребившего этот образ ещё в 1847 году: "Мы

похожи на растения, обнажившие от почвы свои корни". Писателю оказалось доступным одолеть частные

несовершенства начального славянофильства.

Сопрягая понятия Православия и Церкви, Фёдор Михайлович делает для себя важное замечание:

"Что такое Церковь — из Хомякова". Драгоценное свидетельство. Значит он читал Хомякова и разделил

духовно глубокое понимание Церкви как "единства Божией благодати, живущей во множестве разумных

творений, покоряющихся благодати". "Его последним синтезом, — писал о Достоевском о. Георгий

Флоровский, — было свидетельство о Церкви. Влад. Соловьёв верно определил основную мысль

Достоевского — Церковь как общественный идеал... Свобода вполне осуществима только через любовь и

братство, в этом тайна соборности, тайна Церкви как братства и любви во Христе. Это и был отклик на всё

тогдашнее гуманистическое искание братства, на тогдашнюю жажду братской любви. Его диагноз и вывод

тот, что только в Церкви и во Христе люди становятся братьями во-истину, и только во Христе снимается

опасность всякого засилия, насилия и одержимости, только в Нём перестаёт человек быть опасен для

ближнего своего. Только в Церкви мечтательность угашается и призраки рассеиваются..." Подобные же

суждения о Достоевском можно обнаружить у Вл. Соловьёва, Вяч. Иванова, о. Василия Зеньковского,

Бердяева, Лосского...

В Записных тетрадях Достоевского можно обнаружить множество отдельных высказываний (и