Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой — и узришь правду. Не в

вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоём собственном труде над

собою. Победишь себя, усмиришь себя — и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнёшь

великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймёшь

наконец народ свой и святую правду его".

"Ибо вот Царствие Божие внутрь вас есть" (Лк. 17,21)

"Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам " (Мф. 6,33).

"Духовная свобода есть, когда человек ...противится страстям и похотям своим, плоть духу

покоряет, единому Богу свободным духом служит" (святитель Тихон Задонский).

Достоевский решает вернуться к прежней периодичности выпусков "Дневника писателя", начиная с

января 1881 года. И сталкивается опять с тем же клубком проблем: с презрением к народу у прогрессистов-

либералов, со стремлением их полакействовать перед Европой, с разбоем в экономике — ничего не

меняется.

И он вновь призывает искать правду, а не выгоду — и это всё приложится вам. Правда же — в

Православии. В нём — и основа единства всеобщего, всечеловеческого.

Глава XI

ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ

(1828 - 1910)

В начале марта 1855 года, в самый разгар Крымской кампании, молодой офицер и начинающий

писатель граф Лев Николаевич Толстой между дневниковыми записями помещает неожиданное

рассуждение: "Нынче я причащался. Вчера разговор о божественном и вере навёл меня на великую и

громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта —

основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от

веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей

блаженство на земле. Привести эту мысль в исполнение я понимаю, что могут только поколения,

сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему, и когда-

нибудь фанатизм или разум приведут её в исполнение. Действовать сознательно к соединению людей с

религией, вот основание мысли, которая, надеюсь, увлечёт меня".

Мысли об обновлении христианства являлись в истории не одному Толстому. И с течением времени

они становятся всё более навязчивы. Причина проста: человеку начинает представляться, будто с

переменами в жизни религиозные истины естественно устаревают, не поспевая за конкретностью бытия, и

оттого требуют постоянной коррекции в ходе исторического движения человечества. Как бы упускается из

виду, что догматы христианства обращены не к одному конкретному времени, но ко всем временам: они

пребывают в вечности, от вечности исходят и от времени не зависят. Сын Божий обращался ко всей

полноте Церкви, объединяющей все исторические эпохи, все формы бытия всех народов.

Возражение угадать нетрудно: мол, только Бог способен прозреть все времена и установить для

человечества универсальные законы; но человек, даже самый гениальный и духовно глубокий, всего

предвидеть не может и с тысячелетиями совладать не в силах. Поэтому человеческие предустановления

неизбежно устаревают и требуют непременного обновления. Следовательно, все сомнения эти сходятся к

единой проблеме: к вопросу о природе основателя христианства: если, мол, Он человек и только человек —

христианские истины должны периодически переосмысляться. При этом христианство как бы

обесценивается, по слову Апостола: "А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна" (I Kop. 15,17).

Однако для заявляющих претензию на основание новой религии это никак не препятствие, а даже

дополнительное побуждение к творческому деланию на избранном поприще.

Толстой пришёл к отрицанию Божественной природы Спасителя, и таким образом, препятствия на

пути к созданию обновлённого христианства были опрокинуты. За три года до смерти он сказал, не

сомневаясь: "Прежде я не решался поправлять Христа, Конфуция, Будду, а теперь думаю: да я обязан их

исправлять, потому что они жили 3-5 тысяч лет тому назад".

Именно поэтому Толстой изначально отвергает веру и тайну как основы своей новой религии,

именно поэтому он низводит упование на грядущее блаженство с неба на землю, и поэтому хочет сделать

всё сознательно практическим, разумным, ибо воз-несение всего на уровень веры, уровень собирания

сокровищ на небе, уровень идеи бессмертия (умалчивая о бессмертии он по сути отвергает его) —

"обновлённому христианству" противопоказано. Сыну Божию в этой религии места нет, Христос должен

мыслиться в ней только как человек.

В изначальном размышлении Толстого, как в зерне, заложено всё основное содержание его религии,

с христианством ничего общего не имеющей. Да это и не религия вовсе, если оценивать строго и трезво.

Зерно до поры зрело в его душе, пока не дало ростки на рубеже 70-80-х годов, в пору духовного кризиса,