Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

следует доверять. Оценивать нужно по внутренней склонности, а не по внешнему, нередко показному

благочестию.

Крылов часто отвергает складывающиеся шаблоны мышления, не принимая в полноте ценности,

утверждаемые временем. Так, он парадоксально переосмыслил мнимое благо свободы, рискуя прослыть

крепостником тогда, когда в обществе всё более утверждалась мысль о пагубности рабства:

Как ни приманчива свобода,

Но для народа

Не меньше гибельна она,

Когда разумная ей мера не дана.

("Конь и Всадник")

Ошибутся те, кто свяжет высказанную здесь мысль с социальным укладом времени: Крылов

мыслит в категориях бытийственных, а не конкретно-исторических. Чрезмерная свобода пагубна народу и

человеку потому, что весь мир лежит во зле (1Ин. 5; 19), потому, что мир расколот грехом и в

необузданности свобода станет неизбежно и свободою греха. Безбожное сознание понятия греха не имеет и

не может оттого принять необходимости дать разумную меру всякой свободе. Крылов же и в понимании

свободы обнаруживает свою глубокую религиозность.

Истины, сознаваемые и исповеданные Крыловым в его баснях, как нетрудно убедиться, имеют не

только вневременное значение, но с течением времени становятся во всё большей степени злободневными.

В новоязыческом безбожии Крылов видит главную причину погибели мира, бытия. Урок на все

времена.

Глава IV

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН

(1799-1837)

Поэт и критик Аполлон Григорьев проговорился однажды, что "Пушкин — это наше всё". С тех пор

мы горделиво вторим тому, забывая: всё — это не только слава, гений, душевный подъём, поэтический

восторг, полнота эмоций, стремление к свету, постижение истины, идеал гармонического восприятия мира,

но и — падения, ошибки, тяжкая греховность, трагическое ощущение безысходности бытия, утрата смысла

жизни, тяжкая внутренняя борьба и нередкие поражения в ней.

В этом всё, и смешано всё: и хорошее и дурное, и светлое и тёмное. Вопрос только в том, чего из

них больше и к чему направлены душевные стремления? Разобраться в этом потребно для души вовсе не

для осуждения кого-то либо оправдания — кто мы, чтобы судить? — но для распознавания в себе самих

того душевно потаённого, что так ясно становится видно в отраженном свете эстетического выявления

внутренних борений личности, наблюдать которые нам выпадает при соприкосновении с творческим

бытием всякого великого художника.

1

Менее чем за два года до ухода из жизни Пушкин создал стихотворение, которое можно

рассматривать как его духовную автобиографию. То есть жизнеописание, в котором рассказано о скрытых

от постороннего глаза духовных событиях. Оно не может не быть вписано в ряд важнейших у Пушкина.

Это "Странник" (1835). Поэт использовал тему протестанта Джона Беньяна, переосмыслив её — в духе

православном.

Странничество у Пушкина — особое духовное понятие, духовное состояние. Преподобный Иоанн

Лествичник писал о странничестве:

"Странничество есть невозвратное оставление всего, что в отечестве сопротивляется нам в

стремлении к благочестию. Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая премудрость,

необъявляемое знание, утаиваемая жизнь, невидимое намерение, необнаруживаемый помысел, хотение

уничтожения, желание тесноты, путь к Божественному вожделению, обилие любви, отречение от

тщеславия, молчание глубины".

Это стало предметом поэтического переживания Пушкина. Он ощущает свою жизнь как

"странствие в долине дикой". Долина дикая — очень важный образ для всей пушкинской художественной

системы. С его синонимами мы еще встретимся не раз. Это знак блуждания на жизненных путях, утраты

ориентиров. Такому состоянию соответствует и скорбь, содержанием которой становится тягостное

ощущение собственной греховности.

Уныние, порождаемое чувством греховности, сопряжено с мучительным предощущением гибели и

незнанием, где обрести спасение. Проблема спасения есть центральная в "Страннике".

Но спасение — во Христе. Он — Спаситель. Незнание пути к спасению есть незнание Христа. И

именно незнание Христа рождает страшное состояние.

Незнание Христа есть безверие. Путь к вере от безверия, путь к спасению есть путь пушкинского

странника. Путь, сопряженный со стенаниями и плачем.

"Странник есть любитель и делатель непрестанного плача", — напоминает преподобный Иоанн.

В таком состоянии и происходит встреча — спасительная встреча странника — с юношею-ангелом.

Встреча с посланником небес — также важнейший образ у Пушкина. "Юноша, читающий книгу" является

обладателем высшего знания (что символизирует книга). Он освобождает зрение героя: указывает ему на

спасительный свет вдали. Свет — образ слишком знакомый каждому христианину.

"Я — свет миру" (Ин. 8,12), — слова Спасителя.

Ангел указывает и цель движения к свету: достижение тесных врат спасения.

Тесные врата спасения — образ слишком определённый, чтобы оставались по поводу смысла

духовного строя произведения какие-либо неясности.