Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

справедлива с человеческой точки зрения, но она неправедна перед лицом Божиим. На высшем уровне

веры человек должен, не рассуждая, как Иов в итоге, о своих достоинствах, принять волю Промысла.

...Претерпевший же до конца спасется.

Так мы вновь вернулись к одной и той же причине всех проблем, которые ставит сознание. Это

безверие, безбожие. Вера снимает все проблемы. Здравый же смысл вновь являет себя безумием перед

Богом.

Для Горького религия обрела в итоге вполне определённый смысл. В воспоминаниях о Толстом он

писал: "Во избежание кривотолков должен сказать, что религиозное творчество я рассматриваю как

художественное; жизнь Будды, Христа, Магомета — как фантастические романы".

Те истины, которыми жил православный русский человек, Горьким решительно отвергались. Это

вообще было его credo, а вернее non credo. Так он сформулировал смысл своего бытия в ранней поэме

"Песнь старого дуба", от которой осталась одна лишь ключевая эта фраза: "Я в жизнь пришёл, чтобы не

соглашаться". Эта тяжеловесно-чугунная фраза — с пудовой гирей чтоБЫ (а ритмическая схема, ямб,

требует ударения именно на втором слоге) — невольно отразила нескладность и самой мысли, из которой

выпячивает гордыня.

Такая жизненная позиция вытекала в сознании Горького из убеждённости, определённой безверием,

что "всякая мудрость относительна и вечной правды — нет". Да откуда и браться релятивизму, как не из

безверия именно. А поскольку вечной правды нет, с остальными можно и поспорить, не согласиться,

отвергнуть, противопоставить свою собственную, круто замешанную на гордыне.

Смысл горьковских несогласий хорошо растолковал писателю (уже писателю) в 1902 году, когда

Горький жил под полицейским надзором в Арзамасе, некий "кривой человек в поддёвке": "Вот вас за

несогласность под надзор полиции выслали сюда, значит — вы решаетесь восставать против Священного

Писания, потому что я так понимаю: всякое несогласие — обязательно против Священного Писания".

Горький в какие-то периоды жизни был близок к жестокой нетовщине, крайней форме сектантского

нигилизма.

4

И как же тяжко жить в мире "свинцовых мерзостей", самоутверждающего себя зла, бессильного

добра, способного лишь к унижающей жалости... Тягостно жить с таким восприятием мира.

И с ранних лет будущий писатель прибегнул к способу "борьбы со злом", к какому прибегают

многие и какой был, мы знаем, весьма присущ тому времени, как и всем временам в разной мере, и стал

больной проблемой "серебряного века". Герой повести "В людях" пытался уйти от тягот жизни в мир

измышленных фантазий, в мир чтения. Автор недвусмысленно признаётся, что книги стали необходимы

для него, "как пьянице водка". Ещё яснее Алексей Пешков сформулировал ту же мысль в таких словах:

"...жить очень трудно и скучно, а читая книги, забываешь об этом". И повзрослев, он не отказался от такого

отношения к миру вымысла. Поэтому, когда Горький сам вступил в литературу, он вступил в неё с вполне

сформировавшимся убеждением: "Художник не ищет истины, он создаёт её". Он сформулировал это

гораздо позже первых своих шагов в литературе, но вынес именно из ранних лет жизни. (Забегая вперёд,

скажем, что этот постулат станет одним из краеугольных оснований теории социалистического реализма.)

Горький-художник с самого начала, с первых своих литературных опытов, уходит в мир мечты, вымысла,

который он противопоставляет реальности.

Художник, пребывающий в неладах с реальностью, склонен прежде всего к романтизму как методу

отображения бытия. Горький по этому пути и пошёл. В раннем его творчестве — атрибуты все

романтические: исключительные характеры, сильные страсти, резкие контрасты, разгул стихии,

символизирующий душевные исступления, экзотический фон, на котором всегда развивается действие.

В раннем творчестве писатель впадает в ложное намерение представить жизнь так, "чтобы не было

похоже на жизнь, а было выше её, лучше, красивее", — как он писал Чехову в 1899 году. И утверждал:

"Настало время нужды в героическом". Горький уже не может обойтись без своих фальшивых ценностей,

без искажающего "возвышающего" мировидения. Эти ценности для него: выбивающиеся из обыденности и

пребывающие над ней характеры, яркие страсти, стремление к абстрактной абсолютизированной свободе.

Разумеется, долгое существование в разреженной атмосфере романтических абстракций —

невозможно. Тут могут быть всплески импульсы страстей, не более. Толстой был проницательно прав,

когда сказал (а Горький записал недаром): "Романтизм — это от страха взглянуть правде в глаза".

Горький совершил своего рода компромисс... или эксперимент: по сращению реалистического

отображения жизни с романтическим: он включил в бытовые описания романтически обусловленные

характеры. Так он открыл свою тему, принесшую ему всероссийскую славу, — он начал изображать

босяков.