Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Отвечая Пушкину, святитель Филарет остерегал готовых соблазниться словом поэта, подпасть под

обаяние пушкинской тоски.

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена,

— спокойно и трезво возражает поэту святитель. Он избирает ту же форму, ту же лексику, тот же

размер стихотворный, на три четверостишия отвечает тремя же, каждому пушкинскому тезису

противопоставляя свой антитезис — подвигая мысль читателя к неизбежному выводу из такого

противопоставления, единственно возможному.

Ничто не случайно у Бога, ничто не напрасно, всё имеет свой смысл и свою цель, и каждый должен

постичь тайну, о которой Всевышний поведал нам языком якобы случая.

Сам я своенравной властью

Зло из тёмных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал,

— так обращает святитель Филарет блуждающий по сторонам взор поэта в глубину его души,

напоминая искони исповеданную Православием истину, которую просветительский разум сумел

запамятовать, соблазняя всех поисками виновного во внешнем пространстве, отвлекая внимание от

собственной повреждённости грехом.

Своенравие, своеволие, утверждение самости своей, заклинание "да будет воля моя" — на это и

направляет прежде всего наш ум православный иерарх, и указывает в том причину всех зол земных.

Пушкин поставил перед собой и перед миром эти проклятые русские вопросы: кто виноват? и что

делать? Поставил — и попытался, отвечая на первый, отыскать виновника вне себя; перед вторым же

вопросом остановился в недоумении. Святитель Филарет ответил на оба вопроса так, как учит

Православие. Вину необходимо искать в себе. Но как избыть ту вину? Прекрасно зная, что человек

собственными только усилиями, без Божьей помощи, не сможет избыть грех, отвечающий молитвенно

взывает:

Вспомнись мне, Забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум —

И созиждется Тобою

Сердце чисто, светел ум.

Единственно верный ответ на вопрос что делать? Темным безднам, сумеркам дум святитель

противопоставляет сияние Божией мудрости, которая одна и способна просветить человека.

Поэту как бы возвращается его дихотомия ум-сердце в просветлённом, преображённом виде.

Так мы снова возвращаемся к тому же понятию синергии, с которого Пушкин начал своего

"Пророка" — собственная воля человека к новому обретению Бога в душе соединяется с сиянием

Божественной благодати, преображающей весь внутренний состав человека.

Святитель использует в своих стихах непрямое цитирование Писания — и это важно. "И

созиждется Тобою сердце чисто...". Кто же из церковных людей не вспомнит многажды слышанное в храме

и каждодневно же повторяемое в утреннем правиле молитвенном из 50-го псалма:

"Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей" (Пс. 50,12).

И каждый знает из Заповедей блаженства:

"Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5,8).

Мысль святителя Филарета ясно проста: новое обретение Бога в сердце сделает его чистым, а

чистым сердцем человек может познать ту Божественную мудрость (Бога узреть), которая до времени

представляется человеку тайной.

В том и ключ к самому сюжету пушкинской жизни, критерий оценки всего, основа понимания

проблем его биографии.

Важно и то, что, зримо обращаясь к Писанию, святитель ясно указывает всем, что сообщаемая им

мудрость, его поучение не есть мудрость и поучение его лично, но мудрость и поучение, издавна хранимые

Церковью. Он говорит не от себя, но от Церкви, от Православия, смиренно присоединясь к

воспринимающим учение церковное.

И Пушкин прекрасно понял это.

В частном дружеском письме он еще отшучивается, смущенно иронизирует, касаясь послания

иерарха, но в стихах становится искренне серьёзен. 19 января 1830 года он ответил святителю, увещевание

которого прочел несколькими днями ранее ("В часы забав иль праздной скуки...").

Признавая целительную силу слова владыки, Пушкин свидетельствует о главном: он распознал

источник этой силы:

Твоим огнём душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

В святителе Филарете Пушкин узрел именно посланника Божия, а не некоего церковного иерарха,

по обязанности наставляющего заблудшую овцу. Шестикрылый серафим "Пророка" вновь является

духовно изнемогающему страннику — пусть и в ином облике.

Конечно, всё не так просто, как хотелось бы видеть: грешник услышал ободряющее слово Церкви и

бодро встал на путь исправления, отринув тоску и уныние. Но и мир не меняется, да и душа не столь

податлива, как согретый воск, хоть и палима глаголом святителя.

Не оттого ли вычерчивает его перо такое кричащее слово — "Бесы", обозначившее тему большого

стихотворения, которое положило начало знаменитому периоду в поэтической жизни Пушкина, известному

всем как "Болдинская осень".

Первые числа сентября. Погожая пора бабьего лета, ясный солнечный день, тишина.